Птицы горько кличут в небе…

12 января 2005 года не стало писателя, поэта и журналиста, заместителя главного редактора газеты "Новости недели" Владимира Добина. Увы, нет в живых и автора этих заметок, посвященных памяти коллеги…

Матвей ГЕЙЗЕР

 

12 января 2005 года в Израиле скончался замечательный русский поэт, бывший редактор газет "Новости недели" и "Еврейский камертон" Владимир Добин.

Ему еще не было и 58 лет. Как известно, значимость поэта не определяется годами.

Автор многих поэтических сборников, изданных в Москве и Тель-Авиве, Владимир Добин был замечен и отмечен такими выдающимися литераторами как Григорий Канович и Николай Старшинов.

Первым учителем и наставником Владимира Добина был его отец выдающийся идишистский писатель Гирш Израилович Добин.

Не мною сказано: войти в русскую поэзию хотя бы одной строкой, не говоря уже стихотворением, — значит остаться в мировой словесности. Если это так — то Владимиру Гиршевичу Добину, одному из самых заметных русских, а точнее современных русско-еврейских поэтов зарубежья, такая судьба уготована. В подтверждение этой мысли процитирую одно из его стихотворений — "В сквере у фонтана":

В сквере, около фонтана,

Где лежит пушистый снег,

Ходит-бродит рано-рано

Одинокий человек.

Хоть и холодно, однако

Он в пальтишке налегке.

Одинокая собака у него на поводке.

Остановится прохожий

В изумлении на миг:

Боже,

Как они похожи —

Пес озябший и старик.

Много лет прошло, однако

Вижу:

Только рассветет,

Одинокая собака

Одинокого ведет.

Это небольшое стихотворение по своей сути — роман. Всего в нескольких сроках — не только человеческая судьба, но — земная философия. Впервые опубликовано оно было в первом и оказавшимся единственным в своем роде сборнике стихов Добина, выпущенном в Москве в 1989 году (все последующие книги В.Добина поэта были изданы в Израиле). Назывался он весьма претенциозно "Христос". Есть в сборнике "Христос" стихотворение "Ребе", потрясшее меня своей иудейской философией. Вот отрывок из него:

…Птицы горько кличут в небе

радостных людей.

Дым клубами.

"Нет нигде

счастья", — шепчет ребе.

Все абсурдно.

Кони бродят,

Бредят люди,

О погоде

Радио кричит.

А вдали восходит в небе

Солнце старое, как ребе,

И молчит.

Это стихотворение я процитировал еще и потому, что оно чем-то напоминает стихи Светлова из цикла "Ребе". Светлов, как и Добин, очень любил Генриха Гейне, впрочем, мыслим ли поэт, пишущий на любом языке и вошедший в литературу после Гейне, без ощутимого его влияния. Но это — тема отдельная.

Поэт Добин вобрал в себя весь оптимизм, иудаизма, всю его печаль. Свет еврейства, свет иудаизма улавливается во многих его стихах:

На горизонте выплывает

Из-за багровых облаков

Такое солнце, что бывает

Оно таким на сто годов

Какой-то раз один,

Не больше,

Один всего —

На сотню лет.

И тем тоскливее и горше,

Чем ярче этот поздний свет.

В современной русской поэзии зарубежья, в частности — в той ее области, которую условно называют русско-еврейской (не русскоязычной — упаси Бог!), творчество Добина после выхода солидного тома его стихов "Небесное и земное" (Тель-Авив, 2003) занимает особую нишу. Его стихи публиковались во многих периодических изданиях, в том числе в столь уважаемых изданиях в России, как "Московский комсомолец" и "Литературная газета"; в израильских журналах — "22" и "Слово писателя"; в газетах США — "Новое русское слово" и в "Форвертсе". Если собрать все рецензии на книги Добина, все опубликованное о нем в газетах Израиля, США, России, Германии, получится солидный литературоведческий том, но даже он не определит значимости творчества.

С 1992 года Гирш Добин жил в Израиле. Успел не просто полюбить — влюбился в эту страну, в эту землю. Вот как написал об этом Владимир Добин:

Он идет по тропинке…

Как держится прямо!

И живет точно так же он:

Стойко, упрямо,

Гордо без желанья

Обидеть другого:

Словом можно убить,

Может вылечить слово.

И я долго гляжу ему вслед,

Забывая,

Что всю жизнь его вижу,

А стало быть, знаю.

Словно день этот новый —

Для нового взгляда,

И мне снова узнать

И понять его надо.

О своих учителях Владимир Добин в одной из бесед рассказал мне весьма подробно. "В молодежную литературную студию "Зеленая лампа" при журнале "Юность" (редактором тогда был Борис Полевой) меня порекомендовал Николай Субботин. Редакция тогда помещалась на площади Маяковского, и я до сих пор помню особый "литературный" запах этих маленьких тесных кабинетов, стены, увешанные очередным вернисажем… В студию — впервые в Москве — принимали по анонимному конкурсу, и это сыграло свою роль: туда попали не бесталанные люди, некоторые из нас впоследствии стали довольно известными…

Занимался я в семинаре Бориса Абрамовича Слуцкого, иногда, правда, занятия вел не он, а Константин Ваншенкин.

Владимир Добин, по мнению многих литературоведов и критиков, баловень судьбы. Смолоду он попал в журналистский цех. Сначала в качестве корреспондента, а вскоре — редактора одной из московских многотиражек. Из нее в 1979 году он перешел на работу в популярное издание "Московский комсомолец". В ту пору редактором его был Лев Гущин. Оставался Добин на этой должности и при Павле Гусеве — человеке, сделавшим из обыкновенной московской газеты самую читабельную в столице. В "МК" Добин был не рядовым журналистом, а — подумать только! — ответственным секретарем. К этой газете Добин сохранил самые добрые чувства уже много лет спустя после ухода из ее редакции. С "Московским комсомольцем" Добина связывает судьбоносный момент. "К Павлу Гусеву я пришел 4 мая 1988 года, через три года после перехода из "МК" в другую редакцию, с поистине сумасшедшим предложением: в праздничном номере — ко Дню печати — вместо передовой статьи о великой роли советской печати в жизни советских людей опубликовать мою, только что написанную поэму "Вслух!", необычную, местами горькую, но всю пронизанную любовью к делу — журналистике, которому отдается вся жизнь.

Уже кто-кто, а я, ответственный секретарь, знал, на что подбиваю Гусева.

Павел ехидно посмотрел на меня и спросил:

— И ты уверен, что это стоит печатать?

— Стоит, — ответил я. — Я оставлю тебе поэму на полчаса, сам подожду в приемной. Прочтешь — позовешь…

И вышел… В приемной раздался телефонный звонок: Гусев распорядился ни с кем его не соединять.

Минут через пятнадцать из кабинета главного редактора показался Павел с моими листочками в руках. На верхнем наискось размашистым гусевским почерком было начертано: "В номер!"

На следующий день "Московский комсомолец", единственная, думаю, из советских газет, вышел без передовой. На ее месте двумя колонками сверху донизу была заверстана моя поэма "Вслух!" — о сладчайшей и горчайшей работе газетчика, который познал все: и радость, когда пишется, и горечь неудач, и страх идиотской ошибки. Как я писал в поэме:

И снова за читкою читка,

Пока не бессильна рука.

Идет бесконечная чистка —

Всю жизнь: за строкою — стока.

Я пишу о поэте, которого давно знаю, чье творчество искренне люблю. И, естественно, закончить эту статью хочу его стихами, в которых, как мне кажется, более всего Владимир Добин выразил себя:

Я принимаю мир трагичным —

Другого мира я не знал.

Спокойствие всегда вторично,

Как человеку — пьедестал.

Спокойствие всегда непрочно,

Хотя устойчиво на вид,

Как дом, что будет древоточцем

До крыши пожран иль сгорит.

И потому, храня терпенье,

Я принимаю мир таким,

Каков он есть:

Трагизм везенья

И невезучести трагизм.

…Пока живы стихи поэта, жив и он.

Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.

Фотографии из семейного архива предоставила супруга нашего коллеги Лариса Добина

Этапы пути Матвея Гейзера