Мои встречи с Юрским

0

ЮРСКИЙ И ЛОТМАН

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!

Я поставила перед собой цель познакомить Юрского с Лотманом.

Нужно было только придумать, как это сделать. Я была уверена, что им обоим было бы интересно и важно познакомится друг с другом. Впрочем, театр мало интересовал Юрия Михайловича, он, если и попадал на спектакли, то радовался, как ребенок, и совершенно не намеревался ни исследовать театр, ни смотреть на него с точки зрения семиотики. Но я надеялась, что, увидев Юрского на сцене и познакомившись с ним лично, он изменит свое отношение к театру, и что театральный язык Юрского, театр масок, поз, жестов, мимики и пластики Лотману будет близок и интересен. Но, поскольку Юрий Михайлович большого рвения к знакомству с Юрским не проявлял, а Юрский был всегда очень занят, то судьба и препятствовала их встрече. Каждый раз, когда Лотман приезжал в Ленинград, Юрский непременно уезжал на гастроли. А когда председатель тартуского университетского киноклуба по моему наущению пытался пригласить Юрского в киноклуб, то он, как на зло, никак не мог до него дозвониться. Лишь однажды Лотман заинтересовался Юрским, и то в прикладных целях — Юрию Михайловичу был нужен профессиональный актер, который прочитал бы для записи один и тот же текст с разными интонациями. Лотман думал тогда поставить такой эксперимент и показать, как интонация меняет семантику текста. Я обрадовалась, что появился повод для их знакомства, побежала на почтамт звонить Юрскому, и тут же получила решительный отказ:

— Я не могу читать то, что не я сам выбираю. Это просто невозможно. Просто ничего не получится. Жалко. Извините.

В конце концов, я поняла, что, если не суждено мне вытащить Юрского в Тарту или организовать ему встречу с Лотманом в Ленинграде, то мне ничего не остается, как дать Юрскому почитать статьи Лотмана. И хотя Юрский не особенно к этому стремился, я все-таки сумела всучить ему два сборника Ученых записок Тартуского университета со статьями о Хлестакове и о Пиковой даме.

В назначенное время я пришла к нему домой забирать назад эти книжки. Юрский открыл мне дверь и быстро ушел в комнату, бросая мне на ходу, что Наташа плохо себя чувствует и что он очень торопится. Тут в прихожую задумчиво вышла крошечная Даша в очках, посмотрела на меня серьезно и спросила:

— Вы доктор?

Тут из комнаты появился Сергей Юрьевич и пригласил меня на кухню. Вслед за нами на кухню вошла бледная Наташа.

— Сережа, покорми Машу.

Не дожидаясь моего ответа, она взяла тарелку, положила мне туда яичницу и ушла.

Мы сидели за кухонным столом, Юрский мрачновато на меня поглядывал, торопливо ел и, наконец, заговорил о Лотмане.

— Он великий ученый, а может быть, близок к гениальности. И хотя он очень трудно пишет… О-о-очень трудно, словно преодолевая что-то, но он все время формулирует то, что сам только еле улавливаешь.

Резко встал, вышел из кухни узнать у Наташи, как она себя чувствует.

Вернулся, помолчал.

— Я еще не прочитал статью о Хлестакове, так что, если вы можете, посидите, подождите, я сейчас дочитаю… Я вам дам чего-нибудь…

Он вынес мне книжечку репродукций Клее <немецкий художник 20-го века М.И.> и пригласил пройти вслед за ним в гостиную. Мы сели по обе стороны журнального столика, и Юрский моментально углубился в чтение.

В это время в гостиной появилась Даша и полезла к нему на колени. Он оторвался от чтения, посмотрел на нее нежно, но остановил ее:

— Даша, не мешай, иди лучше порисуй.

Ребенок тут же сел за свой маленький столик и принялся чиркать карандашом по бумаге.

Зашла Наташа.

Юрский тут же обратился к ней:

— Ты только послушай, что он пишет.

И он прочел вслух несколько строк из статьи Лотмана о Хлестакове.

— И он очень правильно говорит о реализме как о самом условном искусстве. Ты помнишь, у меня была мысль сделать сцену на сцене?

Даша понесла показывать ему свой рисунок.

— Даша, не перебивай, — остановил он ее.

— Только я не понимаю, почему подражание Ивану Карамазову или Наташе Ростовой не будет романтизмом, а подражание античным героям будет.

— Потому что Лотман пишет о сознательной установке на театрализацию быта, — ответила я.

— Да. Театрализация быта, — почему-то с горечью повторил С.Ю.

Он продолжил читать.

— Вот Бас <Басилашвили — М.И.> всегда говорил, что Хлестаков романтик. Ну, романтик и романтик, а тут обосновано.

Я спросила у Наташи, не оставить ли ей эти статьи.

— Нет-нет, — решительно ответил за нее Юрский. — Я уже боюсь брать чужие книги, потому что я их потеряю. У меня лежит груда того, что я должен прочесть, а я и читать не успеваю и часто что-нибудь теряю. У меня тут недавно пропала чужая рукопись, так мне звонили без конца, грозили поджечь дом, предлагали стать соавтором, думали, что я хочу украсть пьесу.

Я захихикала, но он был очень серьезен и расстроен.

Снова вскочил, заторопился. Я пошла к выходу, провожая меня, он протянул мне руку:

— В Тарту увидимся.

Спустя несколько месяцев я снова напросилась к Юрскому в гости, придумав для этого несколько предлогов.

Мы сидели в гостиной, он читал статью, которую я написала. Опять возникла тема Тарту:

— А как эстонцы общаются друг с другом?

— Среди них много людей, которые страдают от своей некоммуникабельности.

— Наша делегация едет в Эстонию в мае, но лекций ведь уже не будет? Да и я еще не знаю, поеду ли я, буду очень занят. Никак у меня с Тарту не получается…

— А какие вообще у вас планы? — спросила я и сама испугалась своего вопроса.

Но он сразу же охотно, хоть и коротко ответил:

— Пока я в Ленинграде. Готовлюсь к будущему.

— А что вы собираетесь делать?

— Это тайна. Я суеверен. Буду заниматься режиссурой.

На кухне он рассказал, что собирается ставить Ибсена. …Что открыл для себя нового замечательного автора, Семена Злотникова, и уже договорился с театром комедии, что будет ставить спектакль по его пьесе «Мужья Антонины» [3]. Это было время самого расцвета его творчества.

Сергей Юрьевич пригласил меня на кухню, сел завтракать. Мне налил кофе. Молчали. Я решила задать тему для разговора.

— Сейчас интеллигенция часто идет в дворники или в уборщики.

В ответ Юрский скептически усмехнулся.

— Да, всякие недоучившиеся студенты, неудавшиеся специалисты. Не знаю, по-моему, они находятся в каком-то обалдении. У них есть форма для занятий, но нет содержания. Они отводят время для занятий, приходят, садятся за стол, и оказывается, что заниматься им нечем. У меня есть один знакомый, который мне говорил, что идет заниматься, шел домой – и не занимался…. Это и у меня бывает, — грустно добавил он.

— У меня тоже, — радостно подхватила я, — просто бывает не сосредоточиться.

— Это точно… Я сейчас езжу по всей стране с концертами и в Смоленске познакомился с компанией инженеров. Они собираются и читают друг другу лекции о музыке. И какие лекции!

— Сейчас все уходят от официальности в быт.

— И это прочно.

Он посмотрел на часы и вскочил с места и виновато улыбнулся:

— Маша, мне нужно убегать к врачу.

Я поднялась.

— Когда вы уезжаете в Тарту? – спросил он меня.

— Буду в Ленинграде, пока не напишу доклад по Гоголю.

— А какая тема?

— Полет в творчестве Гоголя.

— О, тогда вам нужно прочесть повесть Вежинова «Барьер» в 1 номере «Иностранной литературы». Это о полете.

Он ушел в комнату и вынес оттуда два уже подписанных экземпляра своей книги «Кто держит паузу» (издание 1977 года). Один мне, один для передачи Кате Эткинд.

Вручая мне книжки, он повторил:

— А Вежинова прочтите обязательно.

— Я не понимаю, это реалистическая вещь?

— Да, совершенно реалистическая. Там летает женщина. Однажды нашли ее тело на пустыре. Обвинили героя повести, что это он ее сбросил с девятого этажа. Следователь ему сказал: «Мы вас оправдываем, потому что вам незачем было ее убивать». И герой подумал, но не сказал следователю, как же вы не понимаете, просто она летела, и у нее в организме что-то отказало…

— Это что, неомифологический роман? – решила я блеснуть знаниями.

— Не знаю, это ваше дело, всякая классификация.

Мы попрощались.

Выйдя на лестницу, я сразу же открыла книжку и прочла:

«Маше с искренней симпатией. Ни пуха, ни пера в вашем исследовании Гоголя. 20 марта 1978 года».

И только спустя несколько лет я узнала, что Юрский в это время уже ушел из БДТ и готовился к переезду в Москву. Он был вдохновлен, бодр, собирался заниматься режиссурой и ждал, что вот-вот вырвется на свободу. Но уехать в Москву он смог только спустя три года. Руки у Романова были длинные. Вот эти-то три года и были для него самыми тяжелыми.

Я тем временем не оставляла своих попыток познакомить Юрского с Лотманом.

В Эстонию Юрский все-таки приехал в составе делегации театральных деятелей. Они должны были заехать в Тарту, чтобы посмотреть спектакль «Новый нечистый из пекла», поставленный в театре Ванемуйне, и чтобы встретиться с труппой. Я уже, полная надежд, успела договориться с Юрием Михайловичем, что приведу к нему домой Юрского. Но тут раз и опять все сорвалось. Вдруг оказалось, что Лотману необходимо уехать в Ленинград по срочным делам.

Узнав об этом, я чуть не разрыдалась от досады. Сообщила об этом по телефону Юрскому. Он был очень огорчен.

В день их приезда в Тарту я пошла в вестибюль театра Ванемуйне, чтобы их там встретить.

— Ну что, — спросил меня Юрский сразу, — Лотман уехал?

— Да, но к 4 июня он вернется и будет читать лекцию о Гоголе, — сказала я, лелея робкую надежду.

— Мы не сможем.

Вот и финал. Занавес.

Юрский дружил со многими ярчайшими людьми того времени. И.Бродский, Е.Эткинд, С.Маркиш, А.Синявский, В.Некрасов, С.Аверинцев – это только те, про его дружбу с которыми я знаю.

А вот с Лотманом не получилось даже познакомиться.

Наверное, им и не нужно было встречаться. Каждый маг видимо должен оставаться внутри своего созданного им мира.

Читать далее: номера страниц внизу

Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!

Добавить комментарий