Слава Богу, что есть, что есть, и есть, кому есть!
Марат БАСКИН, Нью-Йорк
С воскресенья ждет Янкель-Бэр детей на субботний обед. Конечно, здесь в Америке всем вместе собраться почти никогда не удается, но кто-то обязательно должен прийти. Ибо не напрасно они с Рейзул имели десять детей. Как и положено еврейской семье: сколько Бог дал, столько и имели. Ведь Бог сказал, что евреев должно быть много, говорила Рейзул.
Дом Янкеля-Бэра стоял на краю Краснополья, у дороги, ведущей на Чериков. Дом был добротный, пятистенок, строился с расчетом на большую семью, а построил его Янкель на краю местечка, чтобы было место и детям, когда вырастут, рядом строиться. Сам плотник, Янкель выстроил не дом, а игрушку: и снаружи красива, и внутри мила. Весь день солнце играло в доме, перебираясь от окна к окну, и даже последние закатные лучи находили свое окошко, чтобы погреть дом.
Янкель, как и все плотники, работал в основном на стороне, появляясь в доме поздно ночью, а то и раз в неделю, если работать приходилось на постое в соседних деревнях, и вся забота о доме и детях лежала на Рэйзе. Чтобы прокормить такую большую семью, приходилось держать большое хозяйство: и корову, и гусей, и кур, и пару телят, и даже несколько овечек.
Дети старались помочь матери, и от этой помощи целый день в доме стоял бедлам и шум, как от трещоток в день Пурима. Кушать все садились, когда кому придет в голову, и Рейза не успевала мыть посуду, крича и ругая свою бесшабашную банду, пытаясь приучить ее хоть к какому-нибудь порядку, но все это оказывалось бесполезным, и она, в бессилии опустив руки, махнув на все рукой, произносила покаянную молитву:
— Готуню, ты не обращай внимания на мои крики! Слава Богу, что мои мамзэйрым хотят кушать и пусть они на здоровье кушают целый день! А я уже как-нибудь управлюсь.
И так продолжалось всю неделю, и лишь в субботу наступал благодатный святой день. Где бы ни работал Янкель, в этот день он возвращался домой, и где-то около пяти вечера вся семья садилась за стол. В этот день все обедали вместе: дети садились на скамейки, расположенные по обе стороны стола, а Янкель и Рэйзул садились напротив друг друга: Янкель со стороны окна, а Рэйза — печки, чтобы оттуда доставать приготовленные еще с пятницы гешмакес (идиш — вкуснятины). После обеда, долгого и спокойного, Янкель всегда говорил:
— Слава Богу, что есть, что есть, и есть, кому есть! Дай Бог, чтобы это было всегда! Рэйзэлэ, ты понимаешь, какое это счастье, всем сидеть вместе за одним столом и кушать?
— Понимаю, — кивала Рэйза, ничего не оспаривая и ничего не добавляя.
Хотя сердцем она чувствовала, что такого вечно не бывает, дети вырастут и разъедутся! И слава Богу за это! И главное, чтобы у них был свой такой же стол! И даже лучше! Но она это ничего не говорила, чтобы ни мешать Янкелю тешится, ведь мужчины, как дети, даже тогда, когда у них уже борода.
Огромный стол для всей семьи Янкель делал сам, подгоняя доску к доске, полируя и приглаживая столешницу, чтобы, не дай Бог, не укололись зазубриной дети.
… Здесь, в его маленькой комнате, такой стол не уместился бы ни за что, здесь даже маленькому столику было неуютно, но Янкель все же умудряется расставить на нем тарелки для всех детей.
— Хотя бы понемножку, но каждому надо приготовить то, что он любит, — говорила Рейзул, пока была жива. И его научила всяким кулинарным премудростям: — Чтобы дети всегда чувствовали дом!
И он, помня наказ Рейзул, всегда к субботнему столу готовит каждому, что-нибудь вкусненькое.
Шлоемка любит котлеты, такие, как делала мама. И Янкель делает их точно такими. Рейзул рассказала ему маленький секрет этих котлет: в фарш надо добавить немножко сырой картошки и пару ложек майонеза!
А Хавелэ любит блинчики, конечно, они у Янкеля получаются не такие тонкие, как у Рэйзы, но, надо признать честно, вкусные тоже.
Иосик любит борщ, чтобы он был красный, как пионерский галстук, это он такое словечко придумал. И Янкель добавляет в борщ побольше помидоров, пока тот не засверкает, как шелковый галстук, который он когда-то привез Иосику с Черикова.
А Ханэлэ нужна пшенная каша с вареньем. Здесь, конечно, не такое варенье, как у Рэйзы, которое она варила в медном тазике во дворе, на углях, запах от него шел по всему Краснополью, и всем становилось млосно от желания его попробовать.
Ителэ нужна только селедочка со сметаной и большой кусок хлеба и больше ему ничего не надо! Как говорила Рэйза:
— А бочке мит фиш ун а тэрэл мит книш! Бочка с рыбой и тарелка с книшами!
А Фейгеле нужен деликатес: мамина булочка с маком! Когда была жива Рейза, она умудрялась ей это здесь печь, а сейчас Янкель заходит в магазин, полчаса изводит продавцов, выбирая самую-пресамую пропеченную булочку, потом дома ее еще раз придирчиво рассматривает, и после этого чуть-чуть доводит в духовке, посыпав сверху сахаром, как это делала Рэйза.
С Ноником у него никаких проблем: Ноник ест все, что ни подашь, и всегда так сладко чмокает, что от этого чмоканья на сердце у Янкеля а михаес. (идиш — хорошо, приятно)
Фимелэ надо обязательно картошка! Это у Янкеля белорусский сынок! Бульбяник. Если есть на столе картошка и немножко кислого молока, и еще что-нибудь на сковородке, чтобы шипело и урчало, счастью Фимелэ не будет конца.
А младшие у Янкеля двойняшки — Тойра и Двойра. Они цымес любят! Сладкоежки. И не просто цымес, а с медом! Ох, и разговоров в Краснополье было, когда они родились! Рэйза сразу героиней стала! Орден получила.
Сейчас этот орден и его медаль “За отвагу” висят на стене в его комнате, как память о былом. Янкель бросает взгляд на стену, вытирает неожиданно намокшие глаза, и опять возвращается мыслями к детям.
Полный стол еды: что-что, а еда в Америке есть! Сейчас бы зашли дети, и счастливее его никого бы не было в Америке.
Янкель садится во главе стола, как когда-то в Краснополье, и окидывает придирчивым взглядом стол.
Когда была жива Рейза, она всегда при этом взгляде говорила:
— Ну что? Не стол, а Шир а-Ширим! (иврит — песнь песней).
Но сегодня нет рядом Рейзы, и Янкель сам себе говорит Рейзины слова. А потом ждет.
Через полчаса звонит Иосик:
— Татуню, закрутился! Никак не могу приехать! Тещу встречаю. Из Тель-Авива прилетает. Я тебе говорил, кажется. К нам жить переезжает! Ну, пока, спешу. Дела!
А потом Двойрочка:
— Папа, как здоровье? Извини, что давно не звонила. Дела. Внучку нянчу! О, она уже большая… Уже говорит. Правда, одно слово. И знаешь какое? Деда! Она, конечно, имеет в виду не тебя, но все равно приятно. Правда?
Потом звонит Фимеле…
У всех дела. У всех заботы. У всех нет времени.
Слава Богу, все живут неплохо. А что еще надо?! Может, когда-нибудь выберутся и заедут… Может быть…
Янкель выходит в коридор их огромного дома для престарелых и кричит, как когда-то в Краснополье Рейза, созывая ребятню:
— Пролетарии всех стран соединяйтесь! Обед стынет!
Он всегда за эти слова ругал Рейзу:
— Не дай Бог, кто-нибудь услышит, не оберешься цорэс (идиш — хлопот)! Всю жизнь будешь доказывать, почему ты соединяешь этих пролетариев!
А теперь, в Америке, он не боится так созывать соседей, и через полчаса за его столом собираются хавейрым (идиш — друзья), такие же, как и он, одинокие старики, к которым сегодня не пришли крейвим (идиш — родственники). И собрав вполне приличную компанию, они приступают к обеду. Ведь что за субботний обед в одиночестве!
А с воскресенья Янкель-Бэр опять ждет детей…
