Израиль: двадцать пять лет спустя
Владимир ПЛЕТИНСКИЙ
Вот и до меня добрался юбилей — четверть века с того момента, как моя семья ступила на благословенную израильскую землю. 11 января 1991 года при приземлении в аэропорту имени Бен-Гуриона остановились мои советские "командирские" часы — хотя в тот момент, когда самолет оторвался от взлетной полосы Шереметьево и взял курс на Будапешт, я их подзавел. Символично. Как и символичны последние слова, которые мы услышали от московских таможенников, заставивших нас оставить провожатым бОльшую часть упакованного в баулы и ручную кладь — хотя весы в гостинице "Интурист", где мы жили последние две недели перед отъездом и допаковывали-перепаковывали наше добро, и показывали, что мы не превысили допустимую норму. Мы не ругались со служивыми, а послушно выковыривали то, что нам казалось важным, но чем приходилось пожертвовать. И когда весы показали удовлетворяющую мытарей цифру, нас пропустили к паспортному контролю. В этот момент румяная таможенница бросила нам в спину:
— Чтоб на вас там бомбу бросили!
Я оглянулся, готовый сказать что-то в ответ, но Лена схватила меня за руку, мол, не нарывайся на неприятности. И мы пошли в "предбанник". Долгие часы ожидания, взлет и пульсирующие в мозгу лермонтовские строчки: "Прощай, немытая Россия!"
Разумеется, не буду утомлять читателей деталями полета и ожидания в будапештском аэропорту, где нас окружили заботой израильские парни и девушки. И полет из Венгрии в Израиль ничем особенным не отличался — кроме смертельной усталости и радости от того, что осталось совсем немного — и мы дома. Дома? В стране, где у нас дома пока нет? Да, именно так. Я был уверен, что крыша над головой будет.
И вот, едва не прослезившись при виде девушек с натянутыми на ладони рукавами, аплодировавших нам и поющих "Эвену шалом алейхем", честно выплатив налог за видеомагнитофон (хотя надо было просто продекларировать, что он не новый — что было правдой), впервые столкнувшись с хамством (таксист потребовал, чтобы я сам грузил на крышу баулы и еще понукал), я обалдел от вида пальмы. Той самой пальмы, которую в аэропорту имени Бен-Гуриона наверняка заметили и запомнили все новые репатрианты.
Впереди был Бней-Брак, где поселились брат моей жены с семьей — именно с ними мы и договорились, что поживем до момента, пока найдем квартиру. Игорь и Алла Швецовы встретили нас у подъезда. Едва мы вылезли из такси, раздался их дружный хохот.
— Ну здравствуйте, здравствуйте, товарищи комиссары! — обнял нас Игорь.
— Когда революцию будем делать? — расцеловала нас Алла.
И в самом деле, к нашим черным кожаным плащам не хватало только маузера. Видимо, выглядели мы весьма комично. Впрочем, больше половины летевших с нами будущих граждан Израиля были в кожанках. Остальные же — в модных в ту пору "варенках". Все у всех было плюс-минус одинаковым. Как и противогазы, которые нам пришлось надевать спустя несколько дней — когда на наши головы посыпались саддамовские "скады", именуемые нами "приветом с родины" — производства-то они были советского.
Но до "скадов" еще оставалось время. Отужинав со Швецовыми и обалдев от непривычного вкуса некоторых продуктов, мы стали клевать носом. Однако я пересилил себя и остался верен правилу "ни дня без строчки". В голове промелькнули слова Игоря о комиссарах, крик швецовской соседки, зовущей из окна сына Шломо, и родилась такая глубокомысленная фраза из цикла "Вопросы ребрами":
"И кому Сарры в пыльных, Шлёма?"
Это была моя первая строчка на настоящей родине. И, слава Богу, не последняя.
Оглядываясь на прошедшие четверть века, в течение которых (без трех месяцев на первые шаги и ульпан) я всегда был востребованным журналистом, моя жена литредактором, а сын Миша стал кинематографистом, я задал себе вопрос: а хотелось ли бы мне что-то изменить? Если бы существовала машина времени и я уже знал, что Советский Союз, который я так ненавидел, распадется, то поменял бы я направление своей жизни? Отвечаю как на духу: глобально — нет. И уехал бы. И для бытия выбрал бы именно Израиль, а не какую-то другую страну. А остальное — уже мелочи. Например, в багаж укладывал бы отчасти другие вещи. И попытался бы исправить ошибки, коих совершил по неопытности немало.
Но вот от кожаных плащей я не отказался бы. Во-первых, потому что они идеально подходят для израильской зимы. Во-вторых, потому что долговечны (прослужили верой и правдой нам не меньше десятилетия). И, в-третьих, потому что без них я не записал бы строчку о Сарре и Шлёме.
