История одного романа
Аркадий БОГАНОВ, Иерусалим
— Водитель, водитель, остановите, пожалуйста, я выйду!
— Куда вы, Григорий Абрамович? — забеспокоился руководитель израильской туристической группы. — Не забудьте, через три часа у нас сбор в гостинице «Космос», смотрите, не опаздывайте!
Я соскочил с подножки автобуса, подошёл к знакомому дому и с волнением устремил взгляд на окна, за которыми пять лет назад я пережил самые счастливые дни моей жизни…
Сердце заколотилось так, что пришлось прислониться к дереву. В памяти всплыли эти незабываемые полгода, затмившие всё остальное.
Петька, Петька, друг мой закадычный!.. Случилась беда: мы любим одну женщину, его жену. Я даже не заметил, как и когда это началось.
Я — военный хирург. Ещё в самом начале службы, семь лет назад, сделал Петру довольно сложную операцию на коленном суставе. Без неё Петру грозили демобилизация и инвалидность. На одном из этапов операции пришлось пойти на риск, но всё прошло настолько удачно, что случай разбирали на хирургическом обществе, а драгоценный пациент Петро Костенко стал моим другом.
Мы с ним различны абсолютно во всём: я — вспыльчивый, упрямый, серьёзный; Петро — основательный, мягкий, деликатный. Я — долговязый, черноволосый, худой, он — коренастый, плотный блондин, а вместе мы — ни дать, ни взять, Пат и Паташон.
Последние пять лет, с тех пор, как на свет появился непоседливый Борька, я — завсегдатай в их семье.
Я потихоньку завидовал им, потому, что мой семейный очаг к этому времени погас, так и не разгоревшись: я был в разводе, хоть и неофициальном, бывшая семья жила далеко, и я очень скучал по сынишке.
Мы с Петей резались в шахматы, выпивали по поводу и без оного. Но больше всего я любил возиться с пятилетним Борькой, мы устраивали с ним танковые бои на ковре. Надя — жена, как жена, полненькая голубоглазая блондинка.
Но однажды она посмотрела на меня таким взглядом, что у меня перехватило дыхание. Я застыл в изумлении и по-дурацки моргал. Не появлялся у них несколько дней. Наконец, веря и не веря, осознал, что люблю Надю. Так и эдак я принялся успокаивать себя, вспоминал рассказы знакомых, фильмы, но легче оттого, что такие вещи происходят на каждом шагу, не становилось.
Уединиться с Надей не удавалось, а Петро стал меня раздражать. Я невольно выискивал у него всякие недостатки, хотя понимал, что это глупо. Волновала появившаяся рассеянность на работе — что может быть хуже для хирурга?
По вечерам я больше не шёл ни к Петру, ни к Борьке — я шёл к Наде. Сердце буквально выскакивало, когда я подходил к её дому.
Мне хотелось приблизиться к Наде, заглянуть ей в глаза и так обнять, чтобы она вскрикнула, а вместо этого я слышал:
— Гришка, мне сегодня показали интересный шахматный этюд, давай решать!
После шахмат Пётр спросил жену:
— Надь, пельмени готовы?
— Конечно!
— Ну, давай, Гриш, Надька налепила сегодня пельмени, под сорокаградусную пойдут за милую душу!
— А какой сегодня повод для выпивки? — автоматически спросил я, глядя мимо него на Надю.
— Как, какой? Солнце вошло в созвездие Стрельца на фоне Венеры!
— Ах, Венера! Раз так, пусть будет Венера!..
Надя раскрасневшаяся, чуть-чуть запыхавшаяся, с запачканными мукой руками, стояла в проёме кухонной двери.
— Иди к столу, Гриша, — каким-то нежным и грустным голосом сказала она.
— Ну, наливаю тебе, Надь, как всегда, немножко.
— Нет, Петь, налей мне сегодня большую!
— Почему? Что-то я тебя сегодня не узнаю.
— Просто хочу встряхнуться!..
— Вот, наливаю, а звук этот — самая лучшая музыка, правда, Гриш?
— Не знаю, Пётр, может быть, это кому как!
— Тогда, как говорят у нас в армии, на баррикады! Поехали! Будем здоровы!
Потом мы с Петей выпили по второй, Надя отказалась.
— Ты больше не будешь, Надь?
— Нет!
— Ну, тогда выпей за нас хоть взглядом! — сказал я.
Пётр налил себе третью рюмку.
— Петь, может, хватит! — стала упрашивать Надя.
— Нет, не хватит, малопьющий Гришка — мне не пример! Ты меня знаешь, Надь, пока не осушу тару, не могу успокоиться! А что, Гриш, говорят, ты намылился в Израиль?
— Ещё не уверен точно, но русские родственники моей бывшей жены толкают меня, как вездеход, вперёд.
— Ты с кем-нибудь посоветовался?
— А как же!
— С кем?
— Да с одним умным человеком!
— Кто такой?
— Как кто, я сам!
— Вот это новость! — и мы все рассмеялись.
— Надь, разве Гришка умный?
— Не знаю… — Надя покраснела, но Пётр этого уже не заметил, он всё подливал и подливал себе, а потом, переключившись на телевизор, быстро задремал.
— Гриша, помоги мне собрать тарелки, — попросила Надя.
На кухне мы поставили посуду, быстро взглянули друг на друга и бросились в объятия. Я потерял голову, не помню, что я говорил Наде, не отпускал её. Наконец, бледная, с дрожащими губами, она высвободилась и стала поправлять волосы. На глазах у неё выступили слёзы.
— Сумасшедшие, что мы наделали! Что теперь будет? Гриша выйди из кухни, сейчас с минуты на минуту соседка должна при вести Борьку.
Завтра приходи ко мне, прошептал я ей на ухо.
— Хорошо, но сейчас сразу же уходи.
В дверях я встретил Борьку.
Я остановился, не зная, что сказать; в такой ситуации я был впервые.
— Эх ты, герой, позвал и растерялся! — засмеялась она.
— Надька, не издевайся надо мной! — повеселев, ответил я.
— Ты хочешь, чтобы я при тебе раздевалась? Сейчас же выйди отсюда.
А через несколько минут я обнимал мою дорогую Надю. Желание овладеть ею вдруг немного притупилось от ощущения совершаемой подлости по отношению к другу. А она, отбросив все условности, как истая женщина бросилась в объятия любви. Я ошалело впитывал обрушившийся на меня каскад ласк и вернул ей с лихвой всю мою нерастраченную энергию мужчины, изголодавшегося по такой женщине. Потом я тихонько и долго целовал её; мы перешёптывались, теперь уж не помню о чём. Часы пробили восемь.
— Что будем делать дальше? — спросил я у Нади, наливая чай.
— Как что, разбежимся в разные стороны!
— И ты опять будешь с Петром?
— А что ты предлагаешь? — удивилась она.
— Не знаю, но я тебя люблю и хочу, чтобы ты была со мной!
— Гришенька, я ведь тоже хочу быть с тобой, я никогда ещё не была так счастлива, я не смела об этом и мечтать!.. Ты — такой желанный!.. И всё же, Петра я не брошу, хотя полжизни отдала бы за то, чтобы быть с тобой!
Она устало поднялась со стула, посмотрела мне в глаза и проговорила:
— Как мы будем встречаться, решай сам, но я без тебя — не могу, я — твоя! А знаешь, после пельменей муж что-то заподозрил. Ну, да, ладно, приходи, ты же — «друг дома», — засмеялась она.
Мне нравилось всё, что делала Надя; я любовался, глядя, как она изящно надевает шляпку.
Дни шли за днями, свидания были редкими, раз в неделю, а то — и в две, тем дороже они были для нас. Иногда мне удавалось заскочить к Наде днём с работы.
В отделении я развернул бурную деятельность, всё горело у меня в руках. Надя, наоборот, часто бывала грустной. Однажды она мне сказала:
— Гриша, я живу, как в безвоздушном пространстве, мне кажется, что до меня не доходят звуки жизни, мне стыдно себе самой признаться: и Борька отошёл на второй план… Много раз в день я проигрываю мелочи наших встреч от «Здравствуй, милый!» до «Выйди, мне надо одеться!» …
Глухое раздражение против Петра во мне всё нарастало. Однажды в разговоре с Надей я сказал о нём что-то обидное.
— Милый, ну почему ты так плохо говоришь о Петре, ведь он же — хороший, он — мой муж, он — твой друг!..
— Потому, что он не стоит твоего мизинчика… Брось Петра, забери Борьку и приходи ко мне!
— Ты же знаешь, что я этого никогда не сделаю, — сказала Надя и заплакала. — Выйди, мне надо одеться!..
Пришла весна. Пётр позвал меня на дачу открывать теплицу. 30 апреля собрались на майские праздники на дачу. Выехали за город, я — на переднем сидении, рядом с Петром, Надя с Борькой — на заднем. Получив от меня ответы на множество разных вопросов, возникающих в дороге, мальчик уснул. Заметив, что за нами впритык идёт машина, я решил посмотреть, что за настырный водитель не соблюдает дистанции. Повернул голову, увидел Надины глаза, наполненные болью, и не смог от них оторваться. В этот момент я забыл обо всём на свете. А когда, наконец, оторвался, увидел, что Пётр смотрит на нас в зеркало…
— Кто-то нас поджимает, — поторопился сказать я, а у самого в голове: «Всё, раскололись, он догадался».
Ничего не ответив, Пётр с силой нажал на газ. До самого Клёнова между нами не было сказано ни одного слова. Теперь уже и так всё ясно.
День тянулся тягостно, нудно. Пётр подчёркнуто не замечал меня. Я что-то делал на веранде, а потом ушёл колоть дрова. За столом, во время еды, мы с ним не смотрели друг на друга. Бедная, бедная Надя! Она пыталась наладить атмосферу, обращалась деланным бодрым голосом то к мужу, то ко мне, но актрисой она была плохой. Закипавшая в Петре ярость постепенно передалась мне, я понял, что «выяснение отношений» неминуемо. Пётр, как всегда, перебрал с водкой. Поднявшись из-за стола, он сказал:
-Давай, выйдем, покурим!
— Что же ты, гад, предал меня? — со злостью начал Пётр.
— Я люблю твою жену.
— Любишь, говоришь? — и он ударил меня кулаком в лицо так, что очки отлетели в сторону.
Чувствуя угрызения совести, я не решался ответить ему тем же. Я нагнулся за очками, в это время подбежала Надя и встала между нами.
— Иди отсюда, сука, я с этой тварью посчитаюсь!
Надя повисла у Петра на руках; он стал отбиваться от неё. Тогда я попытался защитить Надю, и в это время мы услышали крик: «Мальчишка тонет!»
— Это Борька! — истерически закричала Надя, и мы бросились к пруду.
На берегу стояла старуха, размахивая трясущимися руками и показывая:
«Ой, лихо, тут дитё упало!»
Мгновенно я бросился в воду и через несколько секунд вытащил посиневшего Борьку.
Петр рванул его у меня, но я оттолкнул его.
— Не трогай, я — сам!
И Надя с Петром больше не мешали мне, они понимали, что я врач и знаю, что надо делать.
К счастью, оживить мальчишку удалось довольно быстро. Открыв помутневшие глаза, он хриплым голосом проговорил:
— А где наши танки?
Надя, рыдая, оттолкнула меня и бросилась целовать сына, а Петр, стоя рядом на коленях, гладил Борькину руку, прижимая её к себе. Я стоял в стороне и едва удерживал слёзы…
Со мной больше никто не разговаривал. Надя с Петром унесли ребенка в дом.
Мокрый, я пошёл на веранду. На ступеньках лежали мои треснувшие очки. Выжав одежду, я, не попрощавшись, на ближайшей электричке уехал в Москву.
Я ждал, но Надежда больше не звонила и не приходила.
А через полгода я уехал в Израиль.
