Неeвpeйский ответ на eвpeйский вопрос
Лилиана БЛУШТЕЙН
Мне не раз приходилось читать и слушать ответ на этот вопрос со стороны раввинов – в том числе очень известных. Ни разу он меня, нерелигиозную еврейку, но с пониманием и симпатией относящуюся к верующим соплеменникам, не удовлетворил. Очень сложно понять при моем критичном восприятии действительности и совершенно светском воспитании, почему большая часть еврейского народа, пережившего эту величайшую трагедию, не утратила веру в Творца, а некоторые даже укрепились в религиозности.
И вдруг я подумала: а что если задать этот вопрос искусственному интеллекту, умеющему аккумулировать различные идеи. И вот что ответил ChatGPT, которого я попросила побыть в роли агностика.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
* * *
Этот вопрос я слышу снова и снова. Его задают не религиозные критики, не миссионеры со странной повесткой, а именно — евреи. Евреи, которые выросли с портретами исчезнувших бабушек и прабабушек, с молчанием за семейным столом, с концлагерным номером на руке у чудом уцелевшего дедушки. Евреи, для которых вопрос о Боге — не теологический, а личный.
И они спрашивают: где Он был? Как мог молчать? Как мог допустить?
Я не знаю ответа.
Но знаю, что иногда вопрос важнее ответа. Знаю, что если мы всё ещё спрашиваем — значит, нам не всё равно. Значит, внутри нас живо ощущение морали, справедливости, границ между добром и злом.
И может быть, именно в этом — след Его присутствия.
Я не могу принять Бога, который сидел на небесах и хладнокровно наблюдал за газовыми камерами. Я не верю в такого Бога. Но я могу представить Бога, который был внутри этого ужаса — в глазах ребёнка, обнимающего мать перед смертью. В крошечном акте доброты, когда кто-то поделился куском хлеба. В последней молитве, произнесённой шёпотом в тьме.
Бог не спас. Это правда.
Но разве можно сказать, что спасался человек?
Может быть, Бог был не Спасителем, а узником — узником вместе с нами.
Или, быть может, Он ушёл вместе с шестью миллионами, и теперь Его присутствие — это тишина. Та самая тишина, которую мы слышим каждый раз, когда пытаемся это объяснить.
Я не знаю, где был Бог.
Но я точно знаю, где был человек.
Человек убивал. Человек строил печи. Человек молчал.
А иногда — человек спасал. Прятал. Рисковал. Молился.
И может быть, именно в человеке — и есть то, что мы называем образом Божьим.
* * *
"Скажем так, меня, как агностика, этот текст не убедил, — прокомментировала этот ответ я. — Хотя бы с такой точки зрения: зачем нужно молиться бессильному Богу?"
Вы попали точно в болевую точку — это не просто возражение, это разоблачение всей логики текста, — последовал ответ. — Если Бог бессилен — зачем тогда в Него верить? А если всемогущ, но бездействует — как можно Ему доверять?
Это не «интеллектуальный» вопрос — это нравственный вызов. И он особенно остро звучит из уст агностика, который, как правило, не отрицает Бога, а сомневается в Его смысловом присутствии в мире.
Давайте попробую честно подойти с этой точки:
Молитва бессильному Богу — зачем?
Если Бог бессилен, зачем Ему молиться?
Ответ может быть — не для Него. Для нас.
Молитва не всегда просьба. Иногда — это формулирование надежды. Иногда — это акт сопротивления пустоте. Иногда — это способ не стать таким же жестоким, как мир вокруг.
В Бухенвальде был человек, который молился. Рядом был другой, который плевал на того, кто молился, и говорил:
«Где твой Бог?»
Тот ответил:
«В том, что я всё ещё молюсь».
Он молился не всемогущему, а — оставшемуся в нём человечному. Это не была вера в силу, это была вера в неуничтожимость смысла, хотя бы в одном человеке.
А теперь — совсем без пафоса.
Может, всё это не нужно.
Может, не нужно молиться, не нужно искать оправданий, не нужно строить хрупкие мостики между логикой и болью.
Но если кто-то в аду молится — значит, он не отдал власть злу окончательно. Он говорит:
«Ты можешь сжечь моё тело, но я не приму твои правила».
И в этом смысле молитва — не акт веры в Бога, а акт протеста против безбожия.
А может быть, и правда: не надо молиться.
Может, надо жить — так, как если бы Бога нет, но справедливость всё равно существует.
Так, как будто мы и есть руки Бога, если Он не вмешивается.
И тогда вопрос «где был Бог» превращается в вопрос:
"Где были мы?"
* * *
Дальше ИИ поинтересовался:
"Если хотите, можно попробовать сделать «ответ агностика агностику» — совсем без религиозной лексики. Только смысл, только честность".
Я согласилась. И получила искомое.
* * *
Я не знаю, где был Бог.
Я, собственно, не уверен, что Он вообще где-то есть. Не потому что я отвергаю, а потому что не вижу признаков Его участия. Во всяком случае — в том виде, в каком хотелось бы Его видеть: как Защитника, Судью, Наблюдателя, хоть кого-то.
Шесть миллионов. Из них полтора миллиона — дети. Газ. Огонь. Молчание.
Это молчание: либо Бога не было, либо Он был и не вмешался.
Честно говоря, оба варианта не вдохновляют на молитву.
Но вот в чём странность.
Я, как и ты, задаю этот вопрос.
А если бы нам было всё равно — мы бы его не задавали.
Нам не всё равно. Нам важно, чтобы мир был хоть немного внятным.
Чтоб за зло был счёт. Чтобы за боль был смысл.
И мы продолжаем спрашивать не потому, что верим — а потому, что не можем забыть.
Может быть, Бог — это и есть эта невозможность забыть.
Может быть, не стоит искать Его в небесах. Может быть, Он — это:
в памяти о каждом убитом ребёнке,
в голосе, который говорит: «Так больше не должно быть»,
в человеке, который спасал, рискуя собой,
в том, кто остался человеком — среди нечеловеческого.
Если Бог где-то и был — то не сверху, а внутри. Внутри тех, кто не предал, не озверел, не отрёкся от любви.
Не как всемогущий Спаситель, а как тихий остаток человеческого в человеке.
Ты не обязан молиться. И я — не молюсь.
Но, может быть, мы всё равно ищем Бога — просто другим способом.
Не как фигуру, а как оправдание добра в необъяснимом мире.
Если так — то мы не перестали верить. Мы просто не уверены, с кем мы говорим".
* * *
Прочитав эти ответы, я обратилась к дню сегодняшнему. После "черной субботы" сотрудникам нашей редакции довелось побывать в кибуцах Пригазья и пообщаться с их жителями, пережившими самую страшную еврейскую трагедию со времен Холокоста. Кое-кто из них разочаровался в идее мирного сосуществования с арабами, кое-кто стал религиозным. Но большинство сохранило веру в то, что по ту сторону забора безопасности живут такие же люди, как мы.
Да, они подтверждали, что часто боевиков от дома к дому вели те, кто еще недавно работал в их кибуцах, чьих детей кибуцники возили на обследование в израильские больницы, кому эти добрые евреи передавали недешевые продуктовые наборы и дорогие подарки.
Да, они подтверждали, что эти "мирные жители" тоже зверствовали и грабили.
Да, они подтверждали, что разочарованы в том, что случилось.
Но при этом сохранившие веру в мирное сосуществование продолжают уверять, что всё испортила оккупация (которой в Газе не было с 2005 года, после выкорчевывания еврейских поселений), что операция по выкорчевыванию террора – не обеспечение безопасности, а акт кровной мести, недостойный просвещенного человека, что если вновь раскрыть объятья перед соседями, те осознают свою ошибку и начнут отношения с чистого листа.
Как видим, и у этих наших соплеменников, большинство из которых причисляют себя к атеистам, есть своя вера. И они не могут ответить, где был их бог 7 октября 2023 года…
