Эти два слова — "Ло багадети!" ("Я не предал!") навсегда врезаны золотыми буквами в летопись ЦАХАЛа и Израиля. К сожалению, истории, связанной с этим словами, уже больше 70 лет, и даже пожилые израильтяне, не говоря уже о более поздних поколениях и новых репатриантах, не помнят всех ее деталей. И сегодня мы решили напомнить читателям об Ури Илане — том самом 19-летнем парне, который выцарапал эти слова на стене дамасской тюрьмы
Петр ЛЮКИМСОН
Ури Илан был, в общем-то, самым обычным израильтянином, этаким типичным представителем и своего, и всех прошлых и будущих поколений нашего народа. И судьба его при всей трагичности типична и символична одновременно. Ури родился в кибуце Ган-Шмуэль, одном из оплотов израильских социалистов. Его мать Фейга Иланович была дочерью известного раввина. После смерти ее матери отец женился на типичной "злой мачехе", Фейга отошла от ультраортодоксальной среды и увлеклась идеями марксизма-ленинизма. Позже она с головой окунулась в общественную деятельность и из скромной кибуцницы стала депутатом кнессета от партии МАПАМ. Вместе с мужем Шлемке Фейга помогла обустраиваться в Израиле прошедшим через концлагеря новым репатриантам из Европы, создавала для них ульпаны по изучению иврита и разрабатывала обучающие программы. Словом, родители Ури были так заняты, что им некогда было заниматься им и двумя другими своими детьми. Да от жителей кибуца этого никто и не требовал: дети росли под присмотром воспитателей, рано начинали помогать взрослым в работе на поле или коровнике и столь же рано учились разбираться в устройстве трактора, грузовика и другой техники.
Тогда, в начале 1950-х, Израиль все еще приходил в себя после недавней Войны за Независимость, и рассказы о ее героях закладывали новую мифологию молодого еврейского государства, а подрастающее поколение исподволь готовили к тому, что ему еще придется участвовать в войнах и отстаивать само право своей страны на существование. Так что Ури Илан был самым обычным мальчиком из кибуца, который в свободное время не пропускал ни одного из крутившихся по субботам советских и американских фильмов о войне, взахлеб читал книжки на военные темы и с нетерпением ждал повестки из армии, чтобы встать в ряды защитников родины. Правда, во время медосмотра в призывной комиссии врачи обнаружили, что у него не очень хорошо срослись детские переломы, он может не выдержать нагрузок службы в боевых частях, и признали годным для нестроевой службы. Но Ури заявил, что это глупости, он вполне здоров и требует определить его в боевые части, лучше всего — в бригаду "Голани". Наконец, когда он написал расписку, что берет на себя всю ответственность за вред, который может быть нанесен его здоровью армейской службой, в военкомате сдались.
Поскольку Ури был сыном депутата кнессета, ему предложили курсы боевых летчиков, но он заявил, что там, наверху, слишком скучно, а он хочет настоящего дела. Тогда его решили направить на офицерские курсы, и Ури снова воспротивился. Точнее, заявил, что обязательно такие курсы пройдет, но позже, а сейчас хотел бы побыть рядовым солдатом бригады "Голани".
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
По окончании курса молодого бойца Ури предложили остаться в качестве инструктора, готовящего новых призывников, и вновь последовал категорический отказ. Так в 1954 году он стал тем, кем хотел стать — рядовым бригады "Голани".
…Это был еще один кровавый год в истории молодого государства. Теракт следовал за терактом, и в течение 1954 года были убиты 167 военнослужащих и гражданских лиц. Среди них и Шушана Хар-Цион (Горовиц), зверски изнасилованная и убитая вместе со своим женихом Одедом Вигмейстером. Их смерть не осталась неотомщенной: брат Шушаны, Меир Хар-Цион, боец десантного спецподразделения под командованием Ариэля Шарона в одиночку отправился в Иорданию и хладнокровно перерезал всех мужчин бедуинского племени, глумившегося над его сестрой. Точнее, одного он все же оставил в живых — чтобы тот рассказал другим племенам, что с ними может сделать один еврейский солдат. Вскоре после этого Меир Хар-Цион стал командиром группы десантников, которая осуществляла регулярные рейды на территорию Сирии, выполняя задания, которые и сегодня, спустя более полувека, не подлежат огласке. Круг тех, кто знал об этих операциях, был строго ограничен: в него входили только министр обороны Пинхас Лавон, начальник генштаба Моше Даян и несколько высокопоставленных офицеров.
Во время одного такого рейда Хар-Цион установил под телефонным столбом устройство, позволявшее прослушивать телефонные разговоры между генштабом Сирии и командным пунктом сирийских пограничников, что предоставляло ЦАХАЛу поистине бесценную информацию. Однако спустя несколько месяцев батарея в устройстве села и возникла необходимость ее заменить. Для выполнения этой задачи командир "Голани" Йешке Кедми создал специальную разведгруппу во главе с лейтенантом Меиром Мозесом. Группа, поначалу состоявшая из четырех человек, сумела благополучно пересечь сирийскую границу, но вернулась, не выполнив задания, — просто не смогла найти столб, под которым Хар-Цион зарыл свой передатчик. Однако Кедми не успокоился и решил повторить попытку, отдав Мозесу указание подготовиться к новому рейду в Сирию куда более тщательно, чем в первый раз. Назавтра он по своему обыкновению провел встречу с личным составом бригады, и во время этой беседы Ури Илан встал со своего места и спросил, почему все самые интересные и опасные задания достаются десантникам, а "голанчики" сидят без дела.
"Похоже, этот парень нам подходит, — сказал Кедми вечером Мозесу. — Ну-ка, включи его в группу!"
Так Ури Илан и оказался в "Сайерет Голани" — разведывательном подразделении бригады, которое 8 декабря 1954 года получило приказ сменить батарею на прослушивающем устройстве, установленном на сирийской территории.
Читайте в тему:
* * *
Зима 1954-1955 года выдалась необычайно дождливой. Казалось, разверзлись хляби небесные, и вот-вот начнется всемирный потоп. Это, с одной стороны, отчасти облегчало группе задачу, а с другой, двигаться приходилось ночью, в кромешной тьме, по сплошной грязи, что было очень непросто.
Пятеро бойцов "Голани" — командир группы Меир Мозес, сержант Меир Яакоби и ефрейторы Яаков (Джеки) Линд, Гад Касталанец и Ури Илан доехали до сирийской границы на джипах и дальше пошли пешком: Яакоби впереди, за ним Мозес и Линд, а Касталанец и Илан были замыкающими. У бойцов были пистолеты-пулеметы Томпсона, боезапас, оборудование для замены батарейки и ремонта прослушивающего устройства — и все. Ни документов, ни передатчика иметь с собой им было не положено. Но самое главное, их не проинструктировали, как они должны действовать в случае провала и что говорить при попадании в плен.
Группа благополучно проделала проход в пограничном заграждении из колючей проволоки, углубилась на несколько сотен метров на территорию Сирии, и в этот момент бойцам ударил в глаза прожектор, в свете которого они с трудом, но разглядели наставившего на них автомат сирийского офицера. "Кто такие?" — спросил он по-арабски, передергивая затвор. Яакоби и Мозес пробормотали в ответ что-то невнятное и попятились назад, в темноту. И тут им в спину ударил свет другого прожектора, из чего стало ясно, что их ждали. Все пятеро повалились в грязь и открыли огонь, но сирийцы ответили куда более шквальным огнем, одновременно прокричав в мегафон предложение сдаться.
Первым всю безнадежность ситуации понял Яакоби. "Хевре, все кончено! Встаем и поднимаем руки!" — прокричал он…
* * *
Сначала сирийцы повезли пленников в Баниас, оттуда доставили на командный пункт в Кунейтре, а далее в тюрьму "аль-Мааза" в Дамаске. По дороге они попытались согласовать версию для сирийской контрразведки: сначала кто-то предложил сказать, что они направлялись на баскетбольный матч и заблудились по дороге, потом вроде бы решили настаивать на том, что они простые солдаты, которые сбились с пути, но так ни о чем конкретном и не договорились. В тюрьме пятерых бойцов ЦАХАЛа ожидали побои и пытки, затем их поместили в одну камеру, где сутками не давали не то что лечь, но и присесть, лишали сна, крайне скудно кормили и почти не водили в уборную — все естественные надобности приходилось оправлять под себя. Однако отвечать на вопросы следователя все пятеро упорно отказывались.
В "Голани" их возвращения с задания ждали два дня, продолжая надеяться на чудо. Когда стало ясно, что чуда не произойдет, Израиль обратился международную комиссию по контролю над соблюдением условий соглашения о прекращении огня, ее сотрудники — к представителям Сирии, и те подтвердили, что взяли в плен пять израильских военнослужащих, проникших на их территорию. И тогда грянул гром!
Как оказалось, министр обороны Пинхас Лавон запретил рейды на территорию Сирии в связи со слишком большим риском. В том числе, и для замены батарейки в передатчике, поскольку возможность гибели или попадания в плен солдат не стоила той информации, которую он поставлял. Моше Даян заявил, что ничего не знал о готовящейся операции, и выходило, что это была личная инициатива командира "Голани". Но прежде, чем начать наказывать виновных, надо было попытаться вытащить ребят из плена. Один из участников обсуждения способов, как это сделать, вспомнил, что буквально пару дней назад сирийский гражданский самолет, выполнявший рейс Каир-Дамаск, совершил вынужденную посадку в Израиле, и правительство позволило пассажирам и экипажу вернуться в Сирию. Но ведь сирийские самолеты курсируют вдоль границы постоянно, так почему бы не посадить один из них, чтобы затем обменять его пассажиров на бойцов "Голани" и таким образом спасти их от смерти?
— То есть вы предлагаете нам стать воздушными пиратами, — прокомментировал это предложение Лавон. — Давайте, наконец, решим, мы уже государство или еще нет! Если мы государство, то у нас нет права пользоваться подобными методами. И убереги меня Бог от подобных советов в будущем.
Тем временем сообщение о захвате в плен диверсионной группы "Голани" было опубликовано в газетах с перечислением имен пленников. А у партии МАПАМ, надо заметить, в то время были весьма обширные связи в Москве. Узнав, что сын Фейги Иланович попал в плен, руководство МАПАМа поспешило связаться с ЦК КПСС, и оттуда передали, что "готовы поговорить с сирийскими товарищами об освобождении сына товарища Фейги". Однако сама товарищ Иланович заявила, что не готова к тому, чтобы сирийцы освободили только ее сына: либо освобождают всех, либо никого.
Тем временем сирийская контрразведка, пытаясь добиться от пленников ответа на вопрос, с какой целью они проникли через границу, решила найти среди них слабое звено и, сломав, заставить дать нужные показания. В качестве такового был выбран Ури Илан — самый тщедушный в пятерке, выглядевший, скорее, мальчиком, а не юношей. Илана перевели в одиночный карцер, где снова подвергли пыткам, но он упорно продолжал молчать. Молчал он и после того, как ему сказали, что четверо его товарищей были приговорены к смертной казни и приговор приведен в исполнение. Но вскоре Ури Илан стал сирийцам неинтересен: они узнали все, что им требовалось от Яакоби и Мозеса. После этого ему, как ранее его товарищам, разрешили встретиться с офицером международного контингента, и тот даже дал Ури приключенческий роман о войне между двумя арабскими кланами, одержимыми идеей кровной мести, — чтобы было не так скучно сидеть.
Как все это произошло, доподлинно неизвестно, но существуют две версии. По словам Яакоби, к ним в камеру допустили офицера международных наблюдательных сил, тот вызвал у него доверие, и он ему все рассказал. По версии Мозеса, который был мастером спорта по плаванию, один из следователей тоже оказался пловцом и вспомнил, что видел Мозеса на международных соревнованиях. Поняв, что придуманная им легенда провалилась, Мозес рассказал сирийцам о передатчике и согласился провести их к нему. При этом он не рассказал, что Хар-Цион заминировал передатчик, и прежде, чем его извлечь, нужно нейтрализовать взрывное устройство. Не рассказал якобы потому, что собирался взорваться вместе с сирийцами. Однако когда Мозеса и Яакоби под конвоем доставили к телефонному столбу, расположенному в 8 км от границы с Израилем, мина не взорвалась, и все остались живы.
12 января 1955 года Ури Илана привели с допроса в карцер, и первое, что он увидел, — это лежавший на полу матрас. До этого матрас отобрали, и охранник требовал, чтобы он постоянно стоял, а сейчас и охранник вроде за ним не следил. Ури стал ломать голову над тем, с чем связаны эти послабления, и, судя по всему, пришел к выводу, что завтра последует новый допрос — в надежде, что, выспавшись и придя в себя, он заговорит. А он не заговорит, и будут новые пытки, которых Ури уже может и не выдержать…
Придя к такому выводу, он принял решение. Для начала вырвал из переданной офицером книги несколько листов и разорвал каждый на восемь частей. Затем ногтями отодрал несколько щепок от деревянной двери камеры и сделал из них некое подобие зубочисток. Покончив с этим, он крупной щепкой выцарапал на стене несколько надписей, а "зубочистками" стал выкалывать букву за буквой на обрывках из книжных листов. Затем рассовал листки по карманам, а один вдел вместе со шнурками в ботинок. Наконец, он выдрал из матраса несколько широких полос ткани, одну привязал к тюремной решетке и другой конец обмотал вокруг шеи…
Когда в 4:30 утра тюремный надзиратель заглянул в карцер, то увидел безжизненно висевшее на тюремном окне тело Ури Илана. В камеру немедленно вызвали врача, приступившего к реанимационным процедурам, но тщетно: Ури Илан был мертв.
Только после того, как врач констатировали смерть израильтянина, охранники обратил внимание на выцарапанные на стене камеры надписи. Вызвали переводчика, и тот перевел граффити с иврита на арабский:
"Я не предал.
Привет маме и Михаль (младшая сестра – прим. автора)
Прошу похоронить меня в Ган-Шмуэле".
* * *
Самоубийство Ури Илана вызвало немалый переполох у сирийцев. Шли интенсивные переговоры об обмене пленными при посредничестве ООН, и Дамаску было совсем не с руки обвинение в убийстве одного из пленников. Через офицера ООН сирийцы сообщили об инциденте и заявили, что готовы выдать тело, чтобы израильтяне убедились, что речь идет именно о суициде, а не об убийстве. В то же день амбуланс "Красного Креста" с телом Илана отправился к границе с Сирией, там в машину вошел один из жителей кибуца Ган-Шмуэль для опознания, подтвердил, что это действительно Ури Илан, и его тело было передано медикам ЦАХАЛа.
В морге, где эксперты устанавливали причину смерти, с тела Ури сняли одежду, а ботинки и носки почему-то в последнюю очередь. И только тогда один патологоанатомов обратил внимание на листок, просунутый в шнуровку ботинок. Поднеся находку к лампе, он прочитал два выцарапанных на листке слова: "Ищите в одежде". Все находившиеся в морге тут же стали тщательно просматривать одежду покойного и нашли в карманах девять записок:
- Отомстите представителям комиссии по наблюдению за прекращением огня. Ури.
- Ищите дальше в моей одежде. Ури.
- Завещание — меня хотят казнить. Отомстите. Похороните меня рядом с Габи (другом, погибшим в детстве).
- Отомстите тем, кто работает с ООН. Офицера ООН вы знаете.
- Я — Ури Илан. Я не предал. Покончил с собой.
- Ищите в одежде.
- Привет. Я Ури Илан. Месть.
- Они убили всех, а я жду суда. Я не знаю, смогу ли дальше выстоять.
- Похороните меня рядом с Габи. Месть, Ури Илан. Есть бумаги в одежде.
14 января 1955 года тело Ури Илана было предано земле на кладбище его родного кибуца. Церемонию похорон вел главный раввин ЦАХАЛа Шломо Горен. Прощальное слово над телом произносил Моше Даян.
"Сегодня мы хороним 19-летнего солдата Ури Илана, который отдал все силы и молодую жизнь за свою страну и ее безопасность. Он держался до последнего, а когда понял, что тело может его предать, взял верх над телом. В своей предсмертной записке он написал: "Я не предал!" И он действительно никого не предал и навсегда останется символом беззаветной преданности долгу".
Даян специально не произнес в своей речи слово "самоубийство": он знал, что в эти минуты рождался новый израильский миф, и это слово было бы в нем лишним.
История Ури Илана в те январские дни была мгновенно растиражирована всеми СМИ страны, и в 1955 году многие израильтяне назвали новорожденных в его честь. Да и позже имя Ури связывали именно с Ури Иланом. Великий израильский поэт Натан Альтерман, никогда не писавший стихов в память о погибших солдатах (он считал – стихи надо в память о каждом из них, что невозможно), все же нарушил свое правило и в первую годовщину гибели Ури Илана посвятил ему прекрасное стихотворение.
Что касается четверых товарищей Ури Илана, то весной 1956 года, после 15 месяцев плена, они вместе с еще одним израильтянином были обменяны на 41 сирийца.
Остается добавить, что имя Ури передается в семье Илан от поколения к поколению: его носят дети и внуки брата Шимона и сестры Михаль. "Мой Ури, увы, не оставил после себя прямого наследника, но зато оставил большое наследие", — говорила его мама Фейга.
И с этим трудно не согласиться.
"Новости недели"
