Польский фотограф еврейского происхождения Хенрик Росс оставил неоценимое наследие о Холокосте в виде фотографий, воспоминаний и свидетельств
Фрэдди ЗОРИН
Фото из архива мемориала "Яд ва-Шем"
Как только утверждать иные смеют,
Что Холокост – лишь выдумка евреев?
Но живы те, кто помнят этот ад,
Об ужасах свидетельства кричат…
Среди многочисленных документальных свидетельств о Катастрофе европейского еврейства особое место занимают фотографии, запечатлевшие беспримерную в истории целого народа трагедию. И мы должны низко поклониться памяти о тех, кто с великим мужеством вел съемки, чтобы донести до потомков правду о масштабах преступлений, совершенных нацистами.
Жертвами палачей стали ни в чем не повинные люди, в том числе – старики, женщины, дети. Один из фотомастеров, выполнивших эту историческую миссию – польский фотограф еврейского происхождения Хенрик Росс (Розенцвейг).
Родился Хенрик 1 мая 1910 года. С детства увлекся фотографией, проявив к ней не только интерес, но и склонность, и достиг со временем профессионального уровня. Он был принят на работу в качестве спортивного фоторепортера и готовил для одной из польских газет репортажи с соревнований, фиксируя захватывающие эпизоды спортивной борьбы. С 1940 года, уже после начала Второй мировой войны и оккупации Польши гитлеровскими войсками, Росс был зачислен в Статистическое управление Еврейского совета в Лодзинском гетто. Лодзь немецкие фашисты заняли 8 сентября 1939 года. А 8 февраля 1940-го евреи города были переселены в гетто – оно стало вторым по своему масштабу после Варшавского. Его территорию обнесли забором с колючей проволокой.
В гетто были ликвидированы синагоги (все четыре здания немцы взорвали в одну из ночей), евреям запрещали молиться, чтить субботу и отмечать религиозные праздники. Причины были в первую очередь практические: нацисты взяли курс на увеличение экономической пользы от еврейского труда (ибо иудаизм запрещает людям, исповедующим эту религию, работать с захода солнца в пятницу до появления звёзд на небе на исходе субботы). Но была в этом и политическая сторона дела: оккупантам необходимо было разобщить евреев, снизить уровень их организованности (помните знаменитую формулу: разделяй и властвуй?). По требованию немецкого командования каждый из обитателей гетто должен был иметь при себе удостоверение личности с малюсенькой фотографией. И эта рутинная работа была поручена Хенрику.
Кроме того, Росс обязан был делать пропагандистские съемки – на предприятиях, где оккупанты принуждали трудиться евреев. Но выглядеть перед миром это должно было по-иному: новые власти обеспечивают еврейское население рабочими местами, проявляя заботу о нем. На самом деле против соплеменников Хенрика с первых же дней их обитания в гетто нацисты задействовали практику «дисциплинарных» наказаний. А по сути – расправ над узниками по любому поводу и без него, ибо причины можно было придумать всегда. И их находили все чаще. Но даже в такой атмосфере безысходности и обреченности евреи не теряли человеческого достоинства, разгоравшееся пламя Холокоста не обугливало людские души, где жили Вера, Надежда и Любовь.
И мрак, и свет Хенрик Росс решил отразить в фотографиях, прекрасно понимаю, насколько это рискованно для него – еврея, которого и без того могут в любую минуту приравнять ко всем остальным. Да еще и показательно пустить ему пулю в лоб или вздернуть на площади, дабы кому-то еще не вздумалось снимать в гетто скрытой камерой, высвечивая правду о происходящем. А правда была ужасающей.
«Мы получали буханку хлеба на восемь дней, — вспоминал Росс. – Пришло распоряжение уничтожать гнилую картошку, непригодную для пищи. Но дети видели, где ее закапывают, и откапывали. Они были настолько голодны, что гниль их не останавливала. Люди либо распухали от голода, либо истощались. Перенаселение было катастрофическим — от шести до восьми человек в одной комнате. Многие замерзали в холодные ночи, поскольку дома не отапливались. Целые семьи умирали в одну ночь».
Решение скрытно производить съемки фотографу далось непросто. Но еще труднее было его осуществить. И не только из-за опасности попасть на глаза многочисленным надзирателям. Для съемок, не предусмотренных основной работой, нужна была дополнительная фотопленка. Купить ее было просто негде, а та, что выдавалась Россу, была строго лимитирована. И Хенрик придумал способ экономии фотоматериала: он, как бы для того, чтобы упростить съемочный процесс, соорудил в отведенном ему под студию помещении трехъярусную сцену. Это позволяло размещать до дюжины портретных изображений на одном негативе и высвобождало часть чистой пленки для проведения несанкционированных съемок за пределами студии.
Казалось бы, единоверцы должны были относиться к Россу недоброжелательно: ведь всем было известно, что он выполняет задания администрации гетто. Порою по отношению к нему иные проявляли некоторую опаску. Когда были разрушены синагоги, один из евреев на глазах у Росса вынес из развалин свиток Торы, и Хенрик не смог пройти мимо такого эпизода. Он стал преследовать этого человека, который был уверен, что его ждет расправа. В итоге фотография была сделана, да еще какая!
Люди, быть может, сознавая уготованную им участь, давали возможность фотографу оставить о себе хоть какую-то память. Да и потом, гарантий, что он не разделит рано или поздно общую судьбу обитателей гетто никто Россу не давал. Скорее работа его была просто временной отсрочкой – как для еврея, делавшего то, что было необходимо юденрату (так, напомним, именовался административный орган еврейского самоуправления, который по инициативе германских оккупационных властей в принудительном порядке, учреждался в каждом из созданных гетто для обеспечения исполнения нацистских приказов и распоряжений). Хенрик фотографировал, пряча камеру под плащом и пальто. И это еще не все: большинство снимков делалось через дыры в стенах и сквозь трещины в заборе, и таких кадров у Росса набралось несколько тысяч. Это означает, что несколько тысяч раз он ставил под угрозу собственную жизнь.
Но чем больше он видел и понимал, тем важнее представлялось ему то, что он делает. Хенрик верил: кошмару придет конец, и тогда его труд окажется востребованным – теми, кто в грядущем будут судить совершивших страшные преступления против человечности. А на любом процессе необходимы документальные подтверждения вины лиц, оказавшихся на скамье подсудимых.
По мере неудач на фронтах росло ожесточение гитлеровцев на оккупированных территориях, и в особенности в еврейских гетто. Больше ведь отыгрываться было не на ком (ну разве что еще и на партизанах), а с беззащитными, истощенными от голода и болезней людьми, окруженными проволочным заграждением, справиться было куда легче. За время существования гетто в Лодзи там погибло более сорока тысяч человек, несмотря на усилия, которые предпринимал юденрат – им руководил еврейский промышленник Мордехай Хаим Румковский. Совет еврейских старейшин организовал, насколько это было возможно в создавшихся условиях, систему оказания медицинской помощи нуждавшимся – заболевшим, матерям и детям. Но все эти старания оказались тщетными: германские войска вынуждены были, неся большие потери, отступать, и, согласно поступившему летом 1944 года приказу, все гетто подлежали ликвидации.
К тому времени у Хенрика Росса накопился большой и уникальный архив сделанных им фотоснимков. Понятно: всего, происходившего в гетто и неподалеку от него запечатлеть он не мог. Но и того, что попало в объектив его фотокамеры, было достаточно для сохранения памяти о разыгравшейся трагедии. Это трупы и части человеческих тел возле морга, виселица с раскачивающимся телом, обитатели гетто, которых загружают в товарные вагоны, чтобы отправить в лагерь смерти. Но эта погрузка производилась не в самом гетто, а на железнодорожной станции, и читателей, очевидно, возникнет вопрос: «А как фотографу удалось попасть туда, да еще и произвести съемку?»
По прошествии десятилетий Росс рассказал, как это получилось. На станции, а она располагалась невдалеке от гетто, работали знакомые Хенрика. Они помогли Россу оказаться на вокзале под видом уборщика. Там он укрылся на складе, откуда хорошо просматривался перрон.
«Этот акт депортации продолжался с шести утра до семи вечера, пока не ушли все составы, — рассказывал Хенрик. — Я отчетливо слышал крики. Я видел избиения и то, как на месте убивали тех, кто отказывались залезать в вагон. Через дырку в дощатой стене сделал несколько фотографий».
Шокирующее воздействует фото, где двое детей играют в «Еврея и полицейского». Мальчик, одетый в полицейскую униформу, замахивается палкой на другого ребенка-еврея. Он готов осыпать его ударами, и даже забить до смерти. «Полицейский» позирует перед камерой и улыбается фотографу. Такая игра, чему есть свидетельства, в разных версиях имела место во многих гетто на оккупированных немцами территориях.
В другой кадр попала повозка, увозящая детей в нацистский лагерь. К слову, о малолетних жертвах Катастрофы: уместно вспомнить поэму Александра Галича «Кадиш», посвященную светлой памяти замечательного педагога, писателя, врача и общественного деятеля Януша Корчака, не оставившего, как известно, до последней минуты своих юных воспитанников из еврейского Дома сирот и погибшего вместе с ними в нацистской газовой камере. В этом разрывающем душу на части произведении есть строки, напрямую связанные Лодзью:
Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот":
"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуделки, и крутят трещотки…
И крутят трещотки!»
Так шли они в свой последний путь. А из гетто в Лодзи оккупанты отправили остававшееся население в лагеря смерти: более семи тысяч — Хелмно и около 67 тысяч — в Освенцим. Но нацистам необходимо было вывезти имущество и оборудование, а также замести следы своих преступлений, и они оставили более 800 евреев для участия в этих работах. Руководитель юденрата в число их не попал – его вместе с семьей нацисты депортировали в Освенцим, где все они погибли. Среди тех, кто еще оставался в гетто, был и Хенрик, прекрасно понимавший, что каждый день может стать последним. Но важнее жизни для него было тогда сберечь отснятые им негативы.
Фотограф сложил пленки, содержащие около шести тысяч(!) кадров, в металлические канистры, а их уложил в деревянный ящик, обмазал все углы его и крышку дегтем, и закопал свой архив неподалеку от дома, в развалинах.
«Нужно было любой ценой сохранить доказательства зверств нацистов», — вспоминал через много лет Росс.
Но ведь могло случиться так, что его постигла бы судьба подавляющего большинства соплеменников, а его тайник могли бы не обнаружить. Правда, к тому времени, он женился — там же, в гетто, на Стефании Шёнберг, она-то знала, чем он занимается. Но ведь и жена могла погибнуть вместе с мужем. Впрочем, другого варианта сохранить свой архив у Хенрика просто не было. Гитлеровцы подготовили для еще находившихся в гетто евреев большую яму, ибо живых свидетелей своих кровавых преступлений оставлять не собирались. Но сложилось так, что нацистам пришлось спешно покинуть Лодзь и последним узникам гетто удалось избежать смерти, найдя для себя спасительные укрытия. Этих людей обнаружили воины Советской Армии, чьи подразделения вошли в город 19 января 1945 года.
Из 204 тысяч лодзинских евреев выжило не более десяти тысяч. Когда Хенрик вернулся к своему тайнику и извлек ящики, то с болью в сердце обнаружил, что половина его негативов повреждена – была зима, холод и сырость сделали свое дело. Но осталось целым достаточное количество отснятой пленки, пригодной, чтобы получить качественные фотографии.
После войны Росс открыл в Лодзи фотостудию, но брать в руки камеру стало для него пыткой. Каждый раз фотографу казалось, что, заглянув в объектив, он снова видит гетто. В 1956 году вместе с супругой Стефанией Хенрик приехал на жительство в еврейское государство, возрожденное на пепелищах Катастрофы. В 1961-м он свидетельствовал на процессе Эйхмана, одного из главных организаторов Холокоста. Показания Росса заслушал Гидеон Хаузнер, в ту пору – юридический советник израильского правительства, назначенный главным прокурором на судебном процессе. Впоследствии Хаузнер в течение десяти лет председательствовал в международном Совете мемориального комплекса «Яд ва-Шем».
К слову, на процессе Эйхмана была принята важная, ставшая прецедентной, формулировка: «Заявление обвиняемого: «Я всего лишь выполнял приказы» не может служить основанием для оправдания преступника».
Фотокадры, сделанные Россом в Лодзинском гетто, укрепили доказательную базу обвинения Эйхмана и вынесения ему смертного приговора. Но для Хенрика было странным, что значительная часть его фотоархива не привлекла тогда должного внимания в Израиле – та, где были изображены не внушающие ужаса эпизоды из жизни и картины быта обитателей гетто. Быть может, потому, что страна, принявшая соплеменников, переживших Катастрофу, еще не успела в то время в полной мере осмыслить ее, сосредотачивая внимание только на главном. Иными словами, негативы Хенрика Росса оставались определенное время востребованными лишь частично. Но, как сказано у Екклезиаста, «всему свое время». Лишь через три года после суда над Эйхманом Росс впервые использовал часть своих фотоснимков. Они были включены в изданную книгу «Последнее путешествие евреев Лодзи», подготовленную к печати в соавторстве с Александром Клугманом. А в 1987-м, за четыре года до кончины фотографа, увидел свет его 17-страничный альбом. Когда в 1991-м Росса не стало, его сын и Стефании передали некоторые фотоматериалы Лондонскому архиву современных конфликтов («Archive of Modern Conflict»), который впоследствии, в свою очередь, подарил их канадской Художественной галерее Онтарио.
А потом пришла пора взглянуть на бесценный архив Росса иным, более широким взглядом. Сам Хенрик Росс не дожил до выставок, где его работы стали показывать так, как он сам это себе представлял. На них демонстрировали узников гетто, которые, глядя в глаза смерти, продолжали жить маленькими радостями. Одина из таких экспозиций была развернута в 1977 году. В 2004-м на основе фотографий Росса в Лондоне под редакцией Криса Бута, автора без малого сорока книг по фотоискусству, был издан альбом «Лодзинское гетто: история». Появилось и еще несколько альбомов, где представлены фотографии Хенрика Росса.
Уже в году нынешнем сообщалось о том, что 48 серебряно-желатиновых отпечатков, сделанных в свое время Хенриком, были переданы в дар Музею изящных искусств Бостона, который стал одним из немногих, увы, музеев, где представлены работы фотографа из гетто. Разумеется, в число их входит мемориал «Яд ва-Шем». В Бостоне прошла выставка под названием «Воспоминания из-под земли: фотографии Хенрика Росса из Лодзинского гетто». На ней были представлены работы автора из собрания упомянутой уже Художественной галереи Онтарио.
Мне довелось побывать в Лодзи в 1978 году, причем не в туристической поездке: я гостил по приглашению в польской семье, с которой по случаю познакомился, завязав приятельские отношения. Семья эта проживала в небольшом городке Пабьянице, в трех километрах от Лодзи. Надо ли говорить, какие чувства я испытывал, бродя по улицам, где находилось еврейское гетто – по тем самым, которые снова увидел на фотографиях Хенрика Росса. В городе сохранились, хотя и не все, старые здания, где жили мои польские единоверцы, но уже без их присутствия. Памятник погибшим в гетто установлен на новом городском еврейском кладбище. Там покоится прах 45 тысяч обитателей лодзинского гетто. Кладбище это считается самым большим иудейским в Европе, и внесено в реестр охраняемых историко-культурных объектов местного значения. Гораздо позднее, уже в Израиле, мною написаны были такие поэтические строки:
Спасибо, Росс, за ваш бесценный труд! —
На фотокадрах мертвые живут,
И смотрят каждый миг, и каждый час
Из обретенной вечности на нас.
Нет меры горю, как его не мерь,
Евреи Польши, сколько вас теперь?
Но, кажется, что слышен всем вдали
Тот гул, что всё плывет из-под земли.
И среди дня, и в тишине ночей,
Нас призывают жертвы палачей,
Чтобы народа нашего беда
Не повторилась больше никогда».
