Израильские ультраортодоксы глазами детского реабилитолога, неоднократно бывавшей в их домах. Часть вторая. Первая часть — здесь
Либби ИЯР
Итак, переходим к следующему пункту нашей программы, а именно живущим в Кирьят-Гате гурским хасидам — течению ультраортодоксального иудаизма, о котором даже многие харедим говорят "нет, ну это уже перебор".
Здесь, в отличие от Бней-Брака, был немного другой расклад: пациенты приходили ко мне, а не я к ним. Были амбулаторные (детишки от нуля до шести примерно, обычно с нестрашной задержкой развития) и были детки из яселек (светских) для детишек с особыми потребностями. Поэтому в дома к гурникам я ходила редко, только в рамках посещения детишек из тех самых яселек всем персоналом раз, максимум два в год.
Что моментально бросилось в глаза — язык. Рождённые (не первое поколение) в Израиле и выросшие в нём же дети не говорили и не понимали иврит. Вообще. Речь идёт о дошколятах — старше у меня не было. Разговорный язык — идиш, и только идиш.
Особо одарённые понимали простые указания в стиле "лови мячик" и "давай попрыгаем". Переводили им матери — те прекрасно знали разговорный иврит (правда, выяснить, когда и как они его освоили, я не смогла — меня не удостаивали вразумительного ответа). Львиная доля этих матерей не работала. На что они жили — я не знаю, потому что близких отношений для таких вопросов у меня с ними не сложилось. Наученная бней-браковским опытом, я не употребляла в разговоре с детьми слов "пописать" и "покакать", абсолютно нормальных в повседневном иврите, замещая их "по-маленькому" и "по-большому", но и тут меня ждала засада — оказывается, и слово "попа" нельзя употребить, только "седалище".
Так как я всегда придерживаюсь правила "ваш монастырь — ваши законы, мой монастырь — мои законы", на работу я ходила в джинсах и футболках — без вырезов, естественно, обычная спортивная одежда, работала я с разным населением, гурники приходили ко мне, а не я к ним, всё цивильно. Количество раз, когда дети 3-4 лет выдавали мне " это нескромно" на рукава чуть выше локтя, перевалило за сотню в первый же год работы. Моя реакция всегда была в стиле:
"Нескромно говорить взрослой тёте, что скромно, а что нет".
Гурские матери всегда молчали. Обычные же ультраортодоскальные матери всегда одёргивали детей ещё до моей реакции:
"Светские одеваются, как светские, мы же дома об этом говорили! Извинись немедленно перед тётей!".
Также меня неприятно удивило то, что нередко дети были, мягко говоря, недостаточно чистые и от них нехорошо пахло: после стерильных бней-браковских детишек в бедной, но всегда чистой одежде, для меня это было странным. Не все, конечно, но многие.
Также совершенно невозможным было упоминание невинных на мой взгляд вещей, от которых гурские матери заливались краской и чуть ли не со стула сползали. Например, в ответ на моё "Поздравляю! Хорошо ли прошли роды, здоров ли малыш?" матери, которая ходила ко мне с пузом до неба, а потом пришла без пуза, эта женщина в ужасе прижала палец к губам и посмотрела на свою пятилетнюю дочь. Потом уже, когда девочка закончила и играла вдалеке, я спросила, что нет так — оказывается, нельзя упоминать роды и беременность. А то, Боже ж упаси, девочка может заинтересоваться и спросить, как ребёночек в пузо попал. На вопрос, что же она говорит пятилетнему ребёнку без умственной отсталости, мне ответили — ну, мама много кушала, стала толстая, поехала в больницу, чтобы доктор ей помог, и там Боженька подарил ей бебика. Железная логика.
Более близкие отношения у меня сложились только с молоденькой работающей косметологом гурской женщиной, матерью четырёх детей в неполные 24 года. Ей, похоже, было неуютно в её общине, и она задавала мне множество вопросов о моём образе жизни, завистливо вздыхая на ответы. От неё я узнала, что, например, неприлично обращаться на людях к жене по имени, это подчёркивает её "женскость", ей свистят и выдают нечто вроде "пс-пс", дабы привлечь внимание. Что она немножко знала о месячных от старшей сестры, и поэтому не сильно испугалась, а вот узнав о супружеском долге за день до свадьбы от наставницы невест, преисполнилась такого ужаса, что вообще ничего не помнит — только короткую резкую боль, и что её потом тошнило. Что ей это всё ужасно неприятно, и, будь её воля, она бы никогда больше не легла с мужем, но нельзя. При этом мужа она, насколько я поняла, искренне любила, и он был к ней добр — такой же неопытный мальчишка, как и она сама.
Ещё я знаю, что она тайком принимала противозачаточные, потому что очень устала от родов. С ней мы шутили и трепались на отвлечённые темы, мне казалось, что она ходит к нам даже не столько ради ребёнка, сколько ради себя.
Ещё одна гурская женщина произвела на меня сильнейшее впечатление — мать одиннадцати детей, умная, яркая, с сильным характером, и, насколько мне показалось, не особенно тёплыми отношениями с мужем, она повсюду ходила со своим ребёнком — тяжёлым инвалидом, буквально бросая вызов окружению.
Дело в том, что, как и все ультраортодоксы, гурники не признают никаких абортов, и по этому поводу не особенно видят смысл в наблюдении за беременностью — УЗИ и прочее нередко проходит мимо них. При этом рождение ребёнка-инвалида изрядно понижает статус семьи — дети могут лишиться удачных партий, например, и поэтому нередко таких детей скрывают до последнего, а то и отправляют учиться в обычные учебные заведения. В случае этой девочки речь шла о тяжелейшем пороке, с внешним поражением всего, что только можно — ребёнок был буквально весь искорёжен, слеп, глух…
Её мать наряжала малышку, как принцессу, и никогда не возила в закрытой коляске, гордилась ею. Всегда приходила на все собрания накрашенная и нарядная, пекла нам на праздники нереально вкусное овсяное печенье с клюквой. Завела себе "некошерный" мобильный телефон — с экраном и фотиком, чтобы иметь возможность снимать, что ребёнок делает, и посылать нам, чтобы посоветоваться, а также заказывать через Интернет очереди на всякие обследования.
Помню, как она сказала мне в ответ на вопрос, позволил ли ей рав такой телефон:
"Не рав растит моего ребёнка, а я, и мне виднее".
Кроме гурников, пару раз я работала с детьми из кат-а-шалим — узкая и невероятно отмороженная секта, где женщины носят шали, скрывающие всю верхнюю часть тела при открытом лице. Ничего особенного не скажу — не заметила, кроме, собственно, шалей, никаких отличий от гурников.
ОТ РЕДАКЦИИ
В центре внимания израильской общественности гурские хасиды оказались летом 2016 года, когда покинувшая эту общину пятидесятилетняя Эсти Вайнштейн, не выдержав разлуки с детьми и внуками, наложила на себя руки.
В очерке "Грустная история Эсти Вайнштейн" журналист Петр Люкимсон не только поведал о ее горькой судьбе, но и познакомил читателей с историей и нравами "гурников".
Корни этой общины, разумеется, следует искать в Польше, в ее еврейских городках и местечках, а свое название она получила по имени городка Гура-Кальвария. У истоков учения, на котором строят свою жизнь гурские хасиды — их легко опознать по высоким меховым шапкам, надеваемым в праздники, — стоит рабби Яаков-Ицхак из Пшисхи, прозванный Святым евреем. Учение было развито такими выдающимися деятелями хасидизма, как рабби Менахем Менделе из Коцка, рабби Симха Буним из Пшисха и, наконец, рабби Ицхак Меир Альтер, который и стал основоположником династии гурских адморов.
В основе этого учения лежит тезис о том, что каждый еврей в своей жизни должен стремиться к "кдуше", то есть к святости и поэтому свести к минимуму все проявления телесного начала. В результате личная жизнь гурских хасидов оказалась подчиненной определенному своду правил (так называемому "Таканону"), разработанному пятым адмором Исраэлем Альтером. Согласно этим правилам, мальчики и девочки должны воспитываться строго отдельно, им запрещено прикасаться друг к другу, да и родителям не следует без нужды прикасаться к детям и, тем более, обнимать и целовать их, а в разговорах запрещено даже делать намек на сексуальные отношения. Все супружеские пары в общине формируются исключительно на основе шидуха, то есть сватовства, и молодые люди обычно встречаются до свадьбы лишь два-три раза.
О том, в чем заключаются отношения между супругами и как появляются на свет дети, жениху и невесте обычно рассказывают за день до свадьбы, и когда юноши узнают о том, что им предстоит сделать с женой, они нередко впадают в панику, а то и сознание теряют. Не меньшим шоком это оказывается и для девушек, потому в общине гурских хасидов было немало случаев, когда после первой брачной ночи молодая жена пыталась покончить с собой, чувствуя себя оскверненной.
Дальнейшие супружеские отношения в среде гурских хасидов также строго регламентируются. Мужу и жене рекомендуется избегать излишней супружеской близости и стараться прибегать к ней лишь с целью зачатия детей. Кровати в супружеской спальне должны стоять на расстоянии не менее метра друг от друга, в близость супруги должны вступать только в абсолютной темноте и, желательно, в субботу. Видеть друг друга обнаженными или даже полураздетыми им запрещено, равно как запрещено и прикасаться друг к другу. После родов супругам предписывается воздерживаться от близости в течение нескольких месяцев.
На улице гурский хасид не может идти рядом с женой, разговаривать с ней и уж, тем более, обращаться к ней по имени, да и домашние разговоры должны быть только по делу. Такие отношения сохраняются между супругами и в более позднем возрасте, когда они утрачивают способность к воспроизведению потомства, и законы семейной чистоты вроде бы перестают иметь к ним отношение.
Кстати говоря, памятные многим требования о разделении автобусов на мужскую и женскую половины и все связанные с этим скандалы исходили именно от гурских хасидов.
Надо заметить, что очень многие выдающиеся раввины не раз выступали с резкой критикой упомянутых правил адмора Альтера. Особенно резко высказывался против легендарный раввин Яаков-Исраэль Каневский (Стемплер), видевший в них насилие над человеческой природой и заявлявший, что ни один нормальный человек не может им следовать. В своих нападках на гурских хасидов рав Каневский-старший доходил до того, что называл их сектой, воспринявшей христианский взгляд на отношения между мужчиной и женщиной как на нечто нечистое, что, по его мнению, не имеет никакого отношения к подлинному иудаизму.
* * *
Люкимсон в начале 1990-х годов некоторое время учился в иешиве гурских хасидов и мог наблюдать их жизнь изнутри:
"Многие их тех, с кем я был знаком, были общительными, доброжелательными людьми, подлинными знатоками Торы и тонкостей Галахи и нередко обладали чувством юмора – умели оценить хорошую шутку, да и сами любили пошутить. О "Таканоне" я тогда ничего не знал и тот факт, что на праздничных застольях мужчины и женщины сидели в разных комнатах, объяснял исключительно тем, что в одной комнате все приглашенные в дом раввина гости просто не поместились бы.
Хорошо помню я и тот трепет, который испытал во время встречи с адмором: у меня на самом деле было ощущение, что от этого человека исходит свет святости и что его благословение поможет мне в жизни. Да так, собственно говоря, и произошло: вскоре после получения благословения цадика я нашел первую постоянную работу в Израиле".
* * *
Что же касается Эсти Вайнштейн, то она была не в силах выносить душную атмосферу дома, в котором жила с нелюбимым мужем и родила семь дочерей. Она долго добивалась развода.
Было ей тогда сорок лет. По словам ее дочери Тами Монтаг, также пошедшей по светскому пути, тогда Эсти еще искренне верила, что в раввинатском суде ее поймут и посчитают ее требование вполне обоснованным. Однако раввины с подачи мужа объявили ее "бунтующей женой" и заподозрили в том, что она оказалась под влиянием брата, с которым, в отличие от остальных членов семьи, продолжала поддерживать отношения.
Видимо, предположение об участии в истории с разводом ведущего светский образ жизни брата Эсти, который вдобавок подключил к нему феминистские организации, не безосновательно. Как бы то ни было, раввины соглашались обязать мужа Эсти дать ей развод при условии, что ему будет передано право воспитывать дочерей, а она откажется с ними видеться. Это условие Эстер категорически не устраивало, и она продолжала борьбу, все больше и больше разочаровываясь в раввинах своей общины и отдаляясь от нее.
Как утверждает Тами Монтаг, в итоге ее мать попросту обманули: уговорили принять развод на условиях, при которых дети оставались с отцом, но она могла общаться с дочерьми, однако сразу после этого шесть из них по наущению отца и деда отвернулись от матери и прервали с ней все отношения. Было это в 2009 году.
А спустя семь лет, похоронив мечту стать психологом после окончания института им. Адлера и написав книгу о своих мытарствах, она поехала в Ашдод, где возле одного из пляжей в автомобиле было обнаружено ее бездыханное тело…
* * *
Если большинство ультраортодоксов для многих светских соплеменников terra incognita, то гурские хасиды — и вовсе другая планета. Тем не менее, Либби Ияр удалось заглянуть в этот малопонятный и странный для непосвященных мир, и показать его нам таким, каким он предстал перед ее взором.
В дальнейшем нас ждут другие истории об израильских ультраортодоксах, с которыми ей довелось пообщаться.
