Ночные зарисовки
Марк КОТЛЯРСКИЙ
Иллюстрации: IsraGeo.com
…Изогнувшись, как змея, улица Алленби в изумлении застывает у сияющей огнями тель-авивской набережной, пристально всматриваясь в круглую площадь, увенчанную каскадом небольших фонтанов.
Справа высится заносчивое здание «Бейт-Опера», ступенями уходящее в небеса; слева теснятся отели с ресторанами и кафе; чуть дальше — сама набережная, за ней — плюшевый пляж с беседками и шезлонгами и — море: волны накатываются на берег, не спеша, будто шепчут о чем-то, будто привораживают кого-то.
***
Вечер. Фланируют по набережной высокомерные франты; целые семейные выводки совершают обязательный променад; блаженствуют лукавые старики, уютно устроившись в белых пластмассовых креслах.
А рядом с этой идиллией вечерней жизни наличествует еще одна жизнь, не столь заметная, может быть, не сразу бросающаяся в глаза, но все же возникающая при тщательном рассмотрении. Она, эта жизнь, существует по своим законам — смутен их язык и темна суть.
Вот несколько человек сидят за столиками, потягивая холодное пиво. В углу мрачного вида господин покуривает кальян. Неподалеку от входа — целый ряд кабинок с надписью на русском языке: «Общественный туалет. Цена 1/2 шекеля».
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
***
…Веет с моря вечерняя прохлада, но она не достигла еще той степени свежести, когда не ощущается последствий жаркого дня. Еще тепло, еще чуточку душно. Еще хочется постоять возле фонтана, не отходить от него далеко, любуясь прозрачной игрой серебристых струй.
У входа в клуб «Родос» сидят две разморенные женщины, словно нехотя оглядывая проходящих мимо людей. Обе — в зрелом возрасте: одна средней упитанности, а другая — невероятно толстая, напоминающая одесских толстух из рассказов Бабеля. Обе настольно колоритны, что пройти мимо них просто невозможно. За ними открывается взору пустой зал, освещенный люстрами с фальшивыми алмазными подвесками, а дальше — лестница на второй этаж.
— У вас можно покушать? — задаю я первый пришедший на ум вопрос.
— Ну да, — отвечает, оживляясь, толстуха, — покушать, выпить, может, потом еще чего захотите — так это, пожалуйста.
— Ладно тебе, — успокаивает ее сиплым голосом напарница, — не пережимай. Человек ищет что-нибудь интересненькое.
— Да! — подтверждает толстуха. — Интересного здесь много. Особенно утром, в девять-полдесятого.
— Точно! — соглашается напарница. — Наркоманы слетаются сюда, как мухи на мед. Наркоманы и нищие. И чего им надо? Ходят, только клиентов отпугивают. Вечером их, правда, поменьше. Вон, смотри, один сидит.
У цветочной клумбы стоит на коленях человек, у него красные, налитые кровью глаза. Он разрывает руками землю, словно что-то ищет; потом ему кажется, что света недостаточно, он лихорадочно роется в карманах, достает зажигалку и, поднеся к лицу трепещущий огонек, снова начинает копаться в земле. Говорят, что для наркоманов это обычное состояние: когда они накурятся, им начинает казаться, что упала на пол какая-то вещь и ее обязательно надо найти.
***
Между тем неподалеку от уже знакомого клуба появляется мужчина в майке, с огромной золотой цепью. Спустя некоторое время к нему подходят, воровато оглядываясь, сутенер с проституткой и, стремительно вручив пачку денег, получают полиэтиленовый мешочек с «травкой». Видимо, это постоянное место встреч, ибо этих клиентов сменяют еще несколько. Все смываются очень быстро, только одна особа, в черной футболке и в обтягивающем цветном трико, получив искомое, удаляется спокойно и независимо, уверенно покачивая бедрами и попыхивая сигаретой.
Полиция, ау!
Нет полиции.
Есть только вечер, бархатное небо над головой, огни кабаков и притягивающий магнит таинственных переулков.
***
А на пляже — тишина. Никого нет. Разве только пробежит мимо какой-нибудь бегун-беглец. Набережная — полна, а здесь песок и спокойствие.
Я уже собираюсь уходить, как вдруг замечаю в одной из беседок вповалку спящих людей. Они лежат на подстилках, укрытые байковыми одеялами. Впрочем, двое не спят, они как бы полусидят, в руках у них стаканы, рядом — опорожненные бутылки.
Я подхожу поближе, и мне удается их разглядеть: оба с грязными нечесаными волосами и в каких-то засаленных одеждах.
— Простите, можно вас спросить о чем-то? – спрашиваю я одного из них.
— Нет, нет, — отмахивается он пьяно, — спасибо, ничего не надо, мы ни с кем не хотим разговаривать. Понятно?
— Понятно.
Я все же пытаюсь с ними заговорить, но вскоре понимаю, что это бесполезно. У них свои разговоры.
***
…И снова площадь. Две симпатичные девушки и, мирно беседуя, опустошают бутылку дешевого вина.
— Меня зовут Карин, подругу — Кити. Я из Австралии, она — из Голландии. Живем в хостеле на улице Лилиенблюм. В Израиле вот уже три месяца. Замечательная страна. Правда, Кити?
— Конечно, — соглашается Кити.
Мимо проходит, волоча сумки с каким-то тряпьем, нищий в закатанных до колен брюках. Кроме этого, на нем почему-то женский пиджак, а на голове косынка. Может быть, это и женщина, но почему тогда у нее на лице щетина?
***
— Привет! — кричит кто-то.
Я оглядываюсь.
Веселая парочка желает сфотографироваться.
— Щелкните нас, пожалуйста.
— Отчего же? Давайте вашу мобилу.
Ребята прибыли в Тель-Авив из Беэр-Шевы погулять и желают запечатлеть себя на фотоснимке. Девушка — еврейка, парень — араб. Отчего бы не снять их как символ надвигающейся дружбы народов? Я прошу их изобразить страстный поцелуй, и они с радостью соглашаются.
***
Нет, чувствую, что с этой площади мне не уйти, тем более что кто-то в стороне начинает неистово вопить:
— Браво, браво!
Иду на крик, и вижу праздных ротозеев, скопившихся вокруг пожирателя огня. Он жонглирует горящими факелами; тут же люди с телекамерой; вспыхивают «юпитеры».
Таль Гинат — так зовут артиста, высокий плотный человек с маленькой косичкой, снова и снова играет с огнем.
Пьяненькая проститутка, вяло похлопав в ладоши, переходит улицу и сворачивает с Алленби на Идельсон. Я направляюсь за ней, а там уже выстроились, как на параде, полуночные жрицы любви.
Ко мне подходит особа невысокого роста, в клетчатой рубашке и обтягивающих колготках.
— Шалом (привет)! — говорит она интимно.
— Ну… — неопределенно реагирую я на приветствие.
— Ата роце (хочешь)? — интересуется красавица.
— Ло (нет)! — как можно жестче отвечаю я.
— Лама (почему)? — удивляется она так, как будто я отказался, по крайней мере, от бабушкиного наследства.
Правда, ее внимание тут же привлекает кто-то другой, и она оставляет нас в покое. Но тут же подходит другая, высокая и полная и, надвигаясь внушительным бюстом, доверительно спрашивает:
— Ма нишма (что слышно)?
— Шма Исраэль (слушай, Израиль)! – остроумно отвечаю я словами знаменитой молитвы и ретируюсь, ибо на всех остроумных ответов не напасешься.
***
В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву
Я искал бесконечно счастливых
И беспечно влюбленных в молву…
Вот они, эти бесконечно счастливые и беспечно влюбленные.
Тель-Авив, набережная, улица Алленби, вечер, переходящий в ночь.
Автор – писатель, председатель Союза русскоязычных писателей Израиля, публицист
Первая публикация — "Страна Тель-Авив"
