Война. Само слово на любом языке звучит угрозой. Всегда. История, как угрюмый отшельник, бесстрастный и бездушный, листает страницы пахнущей пеплом книги. Войны – это страх и жертвы. Никак и никогда не удастся подвести логическую базу под это уродливое деяние людей
Инна ШЕЙХАТОВИЧ
Фото: Яэль Илан
Этот спектакль — о войне нацизма с человечностью. О том, как они противоборствуют. О войне людей с нелюдьми. А точнее – о той странице исторической книги, где записаны эпизоды страдания еврейского народа.
…Париж, немецкая оккупация. Выкрики геббельсовских репродукторов. Человек, вынужденный жить в подвале, чтобы избежать смерти. Еще один спектакль о нас. Спектакль, созданный иерусалимским театром «Хан». Пьеса французского драматурга и актера Жана-Филиппа Дагера «Прощайте, мсье Хаффман». Французский спектакль по ней, детище театра «Монруж», с успехом был показан в программе фестиваля в Авиньоне. Пьеса была экранизирована в 2021 году режиссером Фредом Кавайе. В период буйства свирепого коронавируса тема зазвучала особенно остро, стала важна. Люди по сопоставлению, по аналогии могли бы что-то понять¸ чему-то научиться, — видимо, так рассуждал режиссер.
О страхе и унижении, о бессилии перед испытаниями, о благородстве и тихом героизме, который питает то, что принято называть душой, рассказывают создатели спектакля.
…Я сижу в тель-авивском зале «Бейт-Ционей Америка», и понимаю, что практически для всех зрителей то, что происходит на сцене, — так или иначе часть их личной судьбы. Это – о нас. Наша историческая беда никогда нас не оставляет. Мы живем с этой ношей. С Катастрофой. Со статистикой. И наши семейные альбомы, и наши мысли, и коллективная память — есть то, от чего нам не уйти, не вырваться, как из капкана. Рассказы о том, как евреи Вены чистили зубными щетками мостовую, о стадионе в Париже и о списке Шиндлера, история о смотрителях варшавского зоопарка, спасавших евреев, и многие-многие другие документальные и беллетризованные символы судьбы всегда здесь, рядом с нами. Об этом трудно говорить. Об этом необходимо говорить.
«Прощайте, мсье Хаффман» — новая работа иерусалимского театра «Хан». Режиссер спектакля Уди Бен-Моше. Версия на иврите Эли Биджауи. Эта версия очень самостоятельная, с иными акцентами, поданная в ином ключе, чем пьеса и фильм, существенно отличающаяся от них. Художник-постановщик Адам Келлер. Художник по костюмам Юдит Ахарон.
…Еврей, владелец ювелирного магазина Джозеф Хаффман с приходом нацистов в Париж передает свой бизнес французу Пьеру Винье, надежному и преданному сотруднику. Отправив семью в Швейцарию, Хаффман прячется в подвале, выходя только на вечерние трапезы с супругами Винье. В этой истории, которая происходит в доме, точнее – в подвале и гостиной парижского дома, — страх стоит в карауле. Страх подтачивает души. Здесь прислушиваются к любым шорохам; все скованы страхом. Все в двойном зеркале. Вернее — в зеркале и в зазеркалье. На авансцене и за кулисами жизни. Нет выхода. Нет воздуха. И нет ничего за стенами дома-тюрьмы.
Странность, болезненность ситуации усугубляется тем, что Винье обращается к Хаффману со странной просьбой: у них с женой нет детей. У Хаффмана – трое. Вот Винье и просит недавнего хозяина, а теперь узника подвала, который полностью от него зависит, помочь его жене забеременеть. И Хаффман соглашается.
Пластические соло, вставки-реплики Винье, который в луче света одиноко и печально отбивает чечетку, завораживают. Они — странное цветовое пятно на фоне монохрома-сепии, поскольку именно так решил сценографию спектакля Адам Келлер. Картина «Сидящая женщина» Поля Гогена — единственное яркое, живое явление в подвальной атмосфере. Рычащие волны пропаганды из радиоприемника. Тоненькая, как веточка, фигурка Изабель, жены Винье…
Эта короткая, не вполне прописанная драматургом история достигает кульминации в сцене ужина с немецким послом во Франции Отто Абецем и его глупенькой словоохотливой женой. Абец — постоянный клиент ювелира, он восхищается украшениями, продаваемыми Винье, и жена посла заливисто сыплет комплиментами мастеру. Хаффман, узнав о визите немца, тоже решает подняться из своего подвала-тюрьмы, принять участие в вечере с фашистом. То ли от отчаяния, то ли от безнадежности. И называет себя Жаном, двоюродным братом Пьера Винье, ресторатором, приехавшим в гости.
Вечер разыгрывается, как шахматная партия. Блюда подаются на стол. Реплики как шаги по тонкому льду. Электрические разряды словно носятся в воздухе. Опасность стоит у стола, как метрдотель.
Натужно, как механическая кукла, улыбается Изабель. Пытается быть светским Пьер. И когда возникает в разговоре еврейская тема, даже цитирует монолог Шейлока из «Венецианского купца». Изабель признается, что беременна, и что «Жан» — отец ребенка… Всем неловко. В абсурдном мире эта неловкость – пустяки. Страшное впереди. Прощаясь, посол называет Хаффмана его настоящим именем. Он его узнал, вспомнил по фотографии из альбома, который ему попадался. Да и письма Хаффмана жене, которые Изабель старательно маскировала под письма подруге, не остались незамеченными…
Повисает тяжелая пауза. Этот момент нельзя пережить без холода, бегущего по спине. Изабель бросается в подвал – и выносит картину Гогена. Посол Абец – этот знаток живописи, интеллигент, влюбленный в фюрера, но отдающий дань истинному искусству – благосклонно принимает дар, и говорит, что он закончил свою миссию в Париже, возвращается в Берлин, и не собирается ничего такого делать, что уже вне его служебных обязанностей. То есть – он не доложит о том, что в доме француза скрывается еврей…
Чудо. Так можно определить этот момент в жизни трио жильцов дома…
Спектакль получился трепетный, волнующий. Держащий в напряжении и звучащий высокой эмоциональной нотой. Волна нежного цветного Дебюсси, качание шубертовской «Серенады», песенка «Лили Марлен», как ее поет Марлен Дитрих, — наивная, ассоциирующаяся с нежностью, с печалью перед лицом смерти в бою – прекрасный звукоряд спектакля. Костюмы Юдит Ахарон вводят в самую суть, в стилистику жизни-подвала, в надрыв и утрату свободы, в скудный и в то же время лаконично-элегантный мир моды Франции тех лет.
Актеры театра «Хан» — это откровение. Очень часто, почти всегда. Винье – Итай Шор. Ювелирных дел мастер, он вырастает из маленького, скромного и безропотного служащего в хозяина жизни: крепнет его голос, разворачиваются плечи. И всё же человек-гуманист в нем побеждает. Спектр его игры-жизни весьма широк. Этот француз нежно любит свою жену. Мелочно, суетливо, но и объяснимо-человечно хочет счастья, комфорта. Актер благородно скуп на жесты и в то же время глубоко правдив в эмоциях.
Хаффман – Виталий Фридланд. Воспитанный, строго соблюдающий и почитающий социальные рамки, этот сброшенный в подвал, лишенный семьи, своего дела, города, воздуха человек вдруг становится бесстрашным, словно идет ва-банк. Его появление за столом рядом с фашистом – шаг к свободе, хотя это могло бы обернуться и шагом на эшафот… Хаффман – средоточие достоинства, благородства. Актер ведет свою линию без нажима и пафоса. Его обаяние и талант заражать своими переживаниями зал, его многозначное и органичное существование в роли достойны самых высоких похвал.
Мила женственная Бар Саде в роли Изабель. Эрез Шафрир в роли посла Абеца оригинален, но и грозен. Умен, опасен и хитер. В этом одетом в светлый штатский костюм, элегантном человеке проглядывает вся ужасающая машина гитлеровского рейха. Я открыла для себя новые яркие грани таланта этого мастера израильской сцены. Ницан Левартовски в роли Сюзанны рисует свою героиню карикатурными, преувеличенными мазками. Но она прекрасно вписывается в ансамбль. Уравновешивает смертоносную, змеиную собранность мужа…
Актеры в этом спектакле работают согласованно, творят в унисон. Они едины в общем лаконичном и трагичном театральном высказывании. Режиссеру Уди Бен-Моше удалось оживить не самую безупречную пьесу о войне, о еврейской судьбе точными, интересными штрихами. Эли Биджауи сделал свой ход, выкристаллизовал из авторского материала свою поэзию, свою интонацию.
Посмотрите спектакль «Прощайте, мсье Хаффман» в театре «Хан». Острота и сила эмоционального воздействия гарантированы.
