Пять лет и четыре месяца ХАМАС удерживает тела Шауля Орена и Адара Голдина, объявленных погибшими в секторе Газы в дни операции "Несокрушимый утес". Все это время их семьи продолжают борьбу за возвращение сыновей домой. О том, как продвигается эта борьба, чего ждут от общества семьи, мы решили побеседовать с матерью Адара, доктором Леей Голдин
Петр ЛЮКИМСОН
Фото автора
— Госпожа Голдин, расскажите немного о себе, своей семье, Адаре.
— Да я уже столько раз рассказывала… По большому счету, мы — обычная еврейская семья. Мы с мужем уроженцы Израиля, у обоих родители пережили Катастрофу, и тень тех страшных событий так или иначе легла на наше детство, оказала влияние на формирование наших личностей. Я по специальности инженер-программист, доктор компьютерных наук. Долгое время работала хайтеке, сейчас преподаю в колледже. Мой муж Симха — профессор еврейской истории в Тель-авивском университете. Мы с ним вырастили четверых детей, близнецы Адар и Цур — младшие. Так как в нашей семье соблюдают еврейские традиции, и дети воспитывались на основе традиционных еврейских ценностей, то после школы близнецы поступили на курсы предвоенной подготовки в поселении Эли. Оба стремились попасть в боевые части, обучались там два года, успешно прошли вступительные испытания и осуществили свою мечту: Цур оказался в десантных войсках, Адар — в "Гивати", причем в самом элитном подразделении этой бригады — разведке. Так впервые в жизни наши близнецы разделились.
— Вы знали, что сразу после начала операции "Несокрушимый утес" Адар и Цур оказались в секторе Газы?
— Не сразу, но узнали. Ребята вскоре после начала службы поступили на офицерские курсы. Адар, получив погоны лейтенанта, стал командиром призывников. А примерно через месяц началась операция. Честно говоря, я надеялась, что его в Газу не пошлют, ведь призывников сразу на передовую не бросают. Но Адар стал одним из офицеров группы, которая занималась поиском и уничтожением диверсионных туннелей ХАМАСа. Цур был включен в спасательную бригаду, которая оказывала помощь нашим подразделениям, попавшим в ловушку, эвакуировала из-под огня раненых и т.д. Среди прочего, они спасли порядка 40 раненых палестинцев, которых ХАМАС использовал в качестве "живого щита", а затем бросил умирать под перекрестным огнем. Но поскольку Цур то входил в сектор, то возвращался на нашу территорию, он мне время от времени звонил, и я знала, что с ним происходит. А Адар позвонить не мог, так как все время находился в секторе Газы, и у него не было с собой телефона.
— Когда вы узнали, что случилось страшное?
— Если вы помните, 1 августа было объявлено 72-часовое гуманитарное перемирие. ЦАХАЛ начал его соблюдать, но уже через два часа ХАМАС нарушил условия и среди прочего атаковал группу наших бойцов у диверсионного туннеля близ Рафиаха. Капитан Сарель и сержант Гидони погибли на месте, а Адара террористы унесли с собой в туннель. Для его спасения был направлен отряд спецназа, в который входил и Цур. Мой мальчик, который спас столько своих товарищей и палестинцев, не смог спасти брата. В туннеле нашли только одежду Адара, на основе чего и был сделан вывод, что он погиб. Спустя 36 часов нас ознакомили с этим выводом. Во всей этой истории мне видится глубокая символика: наши дети, соблюдающие договоренности с врагом и спасающие представителей вражеского населения, — олицетворение гуманизма, самых высоких человеческих идеалов. А то, что им противостоит, — олицетворение зла.
— Что было сделано для возвращения домой, в Израиль вашего сына и Орена Шауля, который погиб в Газе в те же дни?
— В том-то и дело, что ничего. Нам сообщили, что отныне мы считаемся семьей погибшего солдата, и в течение двух лет мы полагали, что так и должно быть. Лишь через два года мы узнали, что нас обманывали: по принятому положению, если военнослужащий погиб на вражеской территории и враг удерживает его тело, он считается не погибшим, а находящимся в плену — до тех пор, пока живым или мертвым не будет возвращен на еврейскую землю. Адар находится в плену, а значит, государство продолжает делать все для его вызволения: ведет переговоры через посредников, задействует международные организации и т.д. В нашем случае ничего этого не было и в помине. Только в 2016 году, когда мы уяснили, какой грязный трюк с нами проделали, статус Адара был изменен с "погибшего военнослужащего, чье место захоронения неизвестно" на "военнопленного", и мы получили возможность бороться за возвращение его останков, используя все возможные рычаги.
Наша позиция с самого начала была проста: Израиль должен занять самую жесткую позицию по отношению к ХАМАСу, не идти ни на какие уступки и послабления до тех пор, пока не вернет наших пленных. Но посмотрите, что происходит на практике! Мы передаем им тела убитых террористов, мы оказываем сектору Газы, а по сути — ХАМАСу гуманитарную помощь, мы разрешаем Катару переводить им миллионы долларов ежемесячно. Согласно резолюции ООН, такая помощь не может оказываться стороне, удерживающей военнопленных. Резолюция эта, кстати, была принята по инициативе Катара, тысячи граждан которого оказались в плену. Когда мы стали бороться за возвращение Адара на международном уровне, то, среди прочего, встретились с представителем Катара и потребовали не переводить в Газу денежную помощь. "Но ваше правительство никак не увязывало эти вещи и не обращалось к нам с подобной просьбой", — ответил он. И вот итог: Адар и Шауль находится в руках ХАМАСа, а Газа расцветает. Там строится новая больница, планируют развивать хайтек, так с чего ХАМАСу выполнять какие-то наши требования?!
— Ну, давайте все же соблюдать пропорции: бедственное положение жителей сектора Газы общеизвестно.
— А это смотря, где снимать! Посмотрите недавно отснятый турецкий фильм о Газе — какие там дома, торговые центры, университет. Просто миру предпочитают показывать иные картины.
— Вы совсем недавно, чуть больше недели назад, встречались с Биньямином Нетаниягу? Он вам что-то пообещал? Вы услышали от него что-то новое?
— Абсолютно ничего! Все это время ровным счетом ничего не делается для возвращения наших сыновей и ничего, похоже, не планируется делать. Я спросила премьера, почему в качестве условия прекращения огня он не выставил требование вернуть Адара и Шауля, и он ответил, что достиг соглашения без всяких условий с обеих сторон. Это, по-вашему, достижение?! Затем Нетаниягу пообещал, что не будет урегулирования с ХАМАСом без решения нашего вопроса. Но я не понимаю, что он подразумевает под "урегулированием". По сути дела, все это время с той или иной интенсивностью продолжаются военные действия. Нас обстреливают, нас поджигают, жители юга живут в постоянном напряжении. Зачем ХАМАСу какое-то "урегулирование", если у него и так очень неплохо идут дела?! Когда министром обороны стал Авигдор Либерман, у нас появилась надежда, что вот сейчас что-то сдвинется с места. Но ровным счетом ничего не произошло. Более того, когда мы попытались с ним встретиться после начала предвыборной кампании, он от встречи отказался.
— Госпожа Голдин, должен вас заверить, что вся страна испытывает огромное уважение к вашей семье и семье Шауль, поскольку вы не пошли по тому же пути, что семья Гилада Шалита, и не стали требовать возвращения сына любой ценой. Но, может, пришло время изменить тактику и позаимствовать какие-то приемы той кампании?
— Что вы предлагаете? С одной стороны, вы отдаете мне должное в том, что мы не стали действовать так же, как семья Шалит, а с другой, советуете воспользоваться ее методами? Но сделка по освобождению Гилада Шалита была актом безумия, мы на это никогда не пойдем.
— Я имею в виду другое: не пора ли начать организовывать массовые демонстрации с требованием занять предельно жесткую позицию по отношению к ХАМАСу, пока он не вернет тела наших пленных? Эти акции могут оказать влияние на правительство.
— Я вам отвечу так: не я посылала Адара в Газу и не я должна его возвращать, а правительство. Как оно это сделает — по большому счету, его, а не мое дело. Но я убеждена, что одно тесно связано с другим, и все упирается в наше отношение к ХАМАСу. Пока наши дети не обретут покой в родной земле, обстрелы из сектора Газы будут продолжаться, и жителям юга не знать покоя. ХАМАС будет воевать с нами до тех пор, пока у него не останется никакого иного выхода, кроме как выполнить все наши требования. А что касается организации демонстраций… Боюсь, люди на них просто не выйдут. Я с грустью осознаю, что Израиль изменился. В нем стал править бал эгоизм, мы утратили наши базовые национальные ценности, и прежде всего – убеждение в том, что все евреи ответственны друг за друга, что боль каждого — боль всех. А ведь именно это обеспечивало выживание нашего народа на протяжении всех тысячелетий его истории. Потому борьба за возвращение Адара мне видится еще и борьбой за возвращение общества к нашим моральным ценностям. Это — борьба за Израиль.
— Я понимаю, что после Адара и Цура вам больше в армию посылать некого. Но если бы у вас был еще сын, не постарались бы вы удержать его от службы в боевых частях?
— Что значит "посылать больше некого"?! Только что завершил службу в одном из самых элитных спецподразделений ЦАХАЛа мой старший внук. Сейчас призывается в армию внучка. Оба они не спросили меня, хочу ли я, чтобы они служили в боевых частях. Но даже если бы и спросили, разве у меня есть право сказать им "нет"?! Следует понимать, что само наше существование на этой земле держится на мощи ЦАХАЛа, без него арабы просто сбросят нас в море. Ни одного плохого слова про нашу армию или призывов к отказу от службы вы от меня не дождетесь! Не надо смешивать одно с другим. В то же время нам, безусловно, важно, чтобы люди, в том числе и русскоязычная израильтяне, постоянно помнили об Адаре и Шауле, чтобы эта тема не сходила с повестки дня, и тогда, может быть, настанет день, когда они вернутся домой.
— Спасибо за интервью.
[nn]
https://www.isrageo.com/2014/07/21/havent-back/
