Еврейские вопросы Марку Анатольевичу Захарову
Матвей ГЕЙЗЕР
Тот, кто подстрекает вершить добро, величественнее того, кто вершит его. (Иосиф Каро, фр. философ-талмудист XI в.)
Я давний поклонник феерического, ослепительно блистательного таланта Марка Анатольевича Захарова. Хожу на его спектакли, смотрю его фильмы. Разумеется, мечтал с ним встретиться, поговорить. Но как? И вдруг повод представился. Редакция израильского журнала «Круг» поручила мне сделать материал о спектакле театра имени Ленинского комсомола «Поминальная молитва» (пьеса Григория Горина по «Тевье — молочнику» Шолом-Алейхема). Марк Анатольевич Захаров охотно согласился побеседовать со мной. Мы встретились в канун праздника Йом-Кипур, и, естественно, это отразилось на содержании нашей беседы.
М.Г. — Марк Анатольевич, вам, как и мне, хорошо известен Йом-Кипур — Судный День. Евреи, произносящие на его исходе молитву «Неила» ("Запирание", то есть, когда закрываются врата милосердия), искренне верят, что предотвратить неблагоприятное решение Небесного Суда могут лишь милосердие, доброта, покаяние молящихся. Мне кажется, спектакль «Поминальная молитва» поставлен в этом ключе. Что привело вас и ваш театр в этой теме, к этому спектаклю?
М.3. — Меня всегда волновала проблема национальных отношений, а антисемитизм, который существовал, существует и будет существовать, — это наше проклятие, с которым надо бороться. Поэтому возник такой интерес. Я верю в действенность искусства, и эта вера привела меня к «Поминальной молитве». О постановке этого спектакля мы когда-то говорили с Евгением Леоновым, который сейчас исполняет главную роль, и намеревались пригласить Георгия Александровича Товстоногова для реализации нашего замысла, но по некоторым причинам у нас это не получилось.
Сумел я реализовать эту идею только тогда, когда «ушла» цензура, когда театр стал свободным в своих намерениях, в своих воплощениях. Сейчас я ощущаю себя достаточно счастливым человеком, если так можно выразиться, — ведь абсолютного счастья не бывает никогда. Я всю жизнь боролся с цензурным аппаратом, который отчаянно противился идее подобного спектакля по разным соображениям, а теперь это стало возможным.
М.Г. — Спектакль идет уже давно, а интерес к нему не ослабевает.
М.3. — Да, я согласен. Спектакль привлекает всеобщее внимание наших зрителей.
М.Г. — Марк Анатольевич! Может быть, вопрос мой покажется нетактичным, но все же задам его: бывали ли со стороны отдельных зрителей попытки «сорвать» спектакль, помешать игре актеров? А может быть, имели место угрозы?
М.3. — Вы знаете, я лично ждал, что, может быть, со стороны общества «Память» или иных активистов, связанных с антисемитизмом, будут какие-то акции, но никаких серьезных поползновений, угроз и проклятий я не получил. Однако, неожиданно для себя, я стал свидетелем нескольких болезненных реакций ортодоксально настроенных евреев, которые усмотрели в этом спектакле призыв к отказу от иудаизма к массовому крещению евреев, обращению их в христианство, — с чем я категорически не могу согласиться.
Мы не скрываем, что спектакль «Поминальная молитва» — это наша, христианская молитва. Я человек русского, христианского склада, несмотря на то, что во мне есть примесь еврейской крови. Правда, как я выяснил, будучи в Израиле, она не является «определяющей» поскольку это кровь по отцовской линии — мать моего отца была еврейкой, — а по существующим традициям этого недостаточно, чтобы считать себя евреем, иудеем. Но тем не менее, я себя в какой-то степени считаю и евреем.
Но вернусь снова к реакции зрителей. Некоторые ортодоксально настроенные евреи выражали сожаление по поводу нашей трактовки образа Тевье; а одна женщина даже посылала какие-то проклятия, утверждая, что мы вторгаемся в чужой мир. Это не так — мы не вторгаемся в чужой мир. В самом начале спектакля Леонов — большой, талантливый русский артист говорит о том, что он хочет помолиться за наши общие страдания, наши беды, нашу вину; вину наших отцов, наших дедов перед еврейским народом; за те наши национальные распри, которые возникали. Конечно, как я уже сказал, «Поминальная молитва» поставлена с позицией христианских, но если б я прикинулся иудеем — это вышло бы неорганично и ненужно. Я считаю, что Шолом-Алейхем — великий писатель, который принадлежит всем: и иудеям, и христианам, и буддистам…
М.Г. — Мне думается, что между иудаизмом и христианством нет пропасти.
М.3. — Очень надеюсь. Я даже слышал, что существует и в нашей стране, и в Израиле движение интеллектуалов, которые размышляют о том, как пересмотреть отношение к роли Иисуса Христа в мировой истории и в становлении новой христианской религии.
М.Г. — Движение это возникло не сейчас. Недавно я прочел высказывание Вельхаузена — немецкого теолога прошлого века. Он утверждает, что Иисус отнюдь не был христианином — он был евреем, сыном того самого Бога, который передал через Моисея Свои Заповеди народу Израиля. И по мнению Вельхаузена, Иисус не учил новой вере, а всего лишь призывал людей следовать Божьей воле, отраженной в Законе.
А вообще, тема эта бесконечно интересна, но в ней — мне, во всяком случае, — легко «заблудиться…» Давайте, продолжим разговор о театре. Что для вас есть театр?
М.3. — Я убежден, что театр не есть изобретение человека, как, скажем, кинематограф. Я убежден, что театр — изобретение природы. Как сказал много веков назад наш самый авторитетный коллега, правда, с некоторым оттенком иронии «Весь мир — театр, и люди в нем актеры». Я же к этому отношусь без иронии.
* * *
В жизни мне довелось встречаться, беседовать, дружить со многими актерами, режиссерами. Встречи эти памятны для меня, значимы. Но, пожалуй, после Ростислава Яновича Плятта, только личность Марка Анатольевича Захарова, его искусство оказывают на меня такое же необъяснимо сильное воздействие.
Впрочем, давно известно, что искусство вообще парадоксально, театральное — в особенности. В начале двадцатых годов в Москве было свыше полутора сотен театров. И безусловно, многие из них оставили свой след в искусстве; но, увы, лишь немногие дожили до наших дней.
Еще недавно даже думать о том, что в конце восьмидесятых годов в Москве возникнет столько же театральных коллективов, как и в начале двадцатых, казалось невероятным (впрочем, причины и возникновения театров, и их исчезновения, часто иррациональны…). Можно было предполагать, что так внезапно родившиеся и шумно «подавшие голос» новые театральные коллективы «заглушат», «сотрут» со сцены жизни до того процветавшие театры, хотя бы уже потому, что они процветали в «ТЕ» времена (тоталитарные, застойные). Но этого не произошло с истинными театрами, которые в «те» времена не только ставили спектакли высокой художественной ценности, не только давали уроки нравственности, но и дарили душе необходимый «глоток свободы». Достаточно упомянуть «Современник», Театр на Таганке, Театр им. Маяковского, театры Сатиры, Ленкома. О последнем — разговор отдельный.
В разные времена театром имени Ленинского комсомола руководили такие выдающиеся режиссеры, как Берсенев, Гиацинтова, Эфрос. С приходом М.А.Захарова, театр не только не «потерялся», но обрел свое новое, «захаровское», лицо и нет случайности в том, что его называют «театром Захарова». Такие постановки, как «Тиль», «Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты», «Юнона» и «Авось», давно уже стали явлениями нашей театральной жизни. Чем объяснить это?
Быть может тем, что для Захарова «…подлинный театр — всегда поэзия… при самых смелых прозаических допусках, скрупулезных бытовых деталях». Может быть, объяснение в том, что Мастер «любой ценой хочет вызвать у людей иронию по отношению к себе». И уж конечно, личность режиссера…
Под руководством Марка Захарова в Ленкоме работают такие разные и замечательные актеры, как Е.Леонов и И.Чурикова, О.Янковский и Н.Караченцов, Е.Фатеева и А.Абдулов, А.Збруев… (Давно уже нет Ленинского комсомола, но понятие «Ленком», воплощающее в себе театр Захарова, осталось и живет своей собственной жизнью. Не думаю, что Марк Анатольевич сохранил для истории имя своего театра, чтобы «увековечить» канувший в Лету ВЛКСМ).
Не будем дальше гадать, в чем тайна театра Захарова. Впрочем, загадки нет — Марк Анатольевич сам раскрыл ее в своей книге «Контакты на разных уровнях»:
«Единственный способ быть услышанным — подать во Вселенной свой собственный голос. Не подражать чужому. Сделать это трудно по многим причинам, и прежде всего потому, что надо хорошо знать — какой он, твой голос. И вообще — кто ты и что ты?"
И еще существует, на мой взгляд, одна «разгадка» тайны Захарова: он родился в СВОЕ ВРЕМЯ и именно в ТОЙ стране, где должен был родиться. Молодость его прошла во времена хрущевской «оттепели», когда люди, казалось бы научившиеся молчать навсегда, вдруг не только заговорили и начали читать, перепечатывая на машинках, «запретную» литературу, но и запели разные непочтительные песенки, типа:
Спутник, спутник, ты летаешь,
Ты летаешь до небес
И, летая, прославляешь
Мать твою КПСС!
Уверен, распевал такого рода частушки и юный Марк Захаров, ибо свободу, в те годы родившуюся в нем — и не только в нем, — истребить уже не удалось, хотя анекдот хрущевских времен «предупреждал»: «Никита Сергеевич просит передать интеллигенции, что он умеет сажать ‘не только кукурузу». Наследники’ Хрущева добросовестно перешли от слов к делу, но «загнать джина в бутылку» оказалось /им уже не по силам. Итак, время было «свое». А страна?
В беседе со мной Захаров сказал:
— Для меня, для моих детей Россия навсегда останется единственной родиной. Я много езжу по всему миру, но не хочу жить нигде, кроме России, как бы здесь ни было трудно. И когда из России уезжают не только талантливые, но просто красивые, симпатичные люди, я это воспринимаю с болью. Помню, что на меня большое впечатление произвела толпа русских греков около посольства Греции. Это умелые земледельцы покидали Россию, и мне было очень обидно. Отъезд евреев влечет серьезные интеллектуальные потери для будущей демократической России. Я надеюсь, что наша демократия победит, укрепится и будет развиваться самым цивилизованным и правовым образом. Но потеря интеллектуальных ресурсов, мне кажется, будет ощущаться еще долго. Это очень печально для тех, кто остается в России.
М.Г. — В продолжение этой темы хочу спросить вас вот о чем. В последнее время много талантливых актеров переехали в Израиль, полагая, видимо, что найдут там своего зрителя. В этой связи, видите ли вы какую-то реальную перспективу развития русского искусства в Израиле?
М.3. — Я думаю, что в Израиле еще на долгое время, на целую эпоху, сохранится большой интерес ко всем событиям, происходящим в Российском государстве вообще, а в культуре — в особенности. Нити, связывающие наши две страны, гораздо органичнее и крепче, чем многие себе представляют. Наши взаимосвязи не могут так просто исчезнуть. Что касается непосредственно русского театра, театра на русском языке, то в этом вопросе у меня есть определенные сомнения, и я их даже высказал Евгению Арье — режиссеру русского театра в Израиле.
Не сомневаюсь, что русский театр в Израиле — явление временное. Человек, приехавший в Израиль на постоянное жительство, вынужден включиться в другой культурный процесс. Возможно, многие сохранят интерес к русскому театру, но этот интерес они, скорее, восполнят гастролями наших театральных коллективов, которые, надеюсь, будут частыми гостями в Израиле. Вот и я завтра улетаю в Израиль — обсудить предстоящие гастроли.
М.Г. — С каким чувством вы приезжаете в Израиль?
М.3. — Чувств много — и все они наилучшие… Мне вспоминается рассказ художника нашего театра, который оказался в Израиле во время военно-партийного путча в августе 1991 года. Он был свидетелем того, как близко к сердцу приняли израильтяне эти наши события, он видел восторг, всенародное ликование по случаю поражения путча. Я же был свидетелем той истинно трогательной радости, с которой израильтяне отнеслись к восстановлению дипломатических отношений с нашей страной. Помню, какой-то очень пожилой человек, узнал меня на улице, поздравил и сказал, что израильтяне не забыли решающую роль СССР в создании государства Израиль в 1948 году, речь Громыко в ООН об исторически справедливом желании евреев иметь свое государство… Я верю в то, что дружба между нашими странами — явление естественное и непреходящее. Да и вообще, наша планета хрупкая, маленькая; несмотря на своеобразие обычаев, взглядов все мы должны чувствовать себя одной семьей…
* * *
«…Планета наша очень маленькая»… — сказал Марк Анатольевич. «А как же бесконечно мал по сравнению с ней зрительный зал московского театра им. Ленкома, театра Захарова, — подумал я. — И как жаль, что он не может вместить и малой толики людей, жаждущих увидеть его спектакли…» К сожалению, театр Ленкома может посетить очень ограниченное количество людей. И даже счастливчики, имеющие билеты не без труда протискиваются сквозь толпу жадно вопрошающих:
«Нет ли лишнего билетика?» И все же высокое искусство режиссера Марка Захарова дошло до зрителей едва ли не всей «хрупкой планеты» — благодаря телевидению. Сделанные им телефильмы «Обыкновенное чудо», «Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт» стали истинными шедеврами мирового искусства.
В своей книге «Контакты на разных уровнях» Марк Анатольевич, рассуждая о фильме «Тот самый Мюнхгаузен», написал:
«Истинный художник, как правило, себя злобой не иссушает, головы не склоняет, а, схватив себя за голову, вытаскивает ее вместе с туловищем из болота, коль скоро он туда угодил, точно так, как это проделал однажды наш славный барон.
Люди давно заметили, что лучшие художники остаются веселыми людьми и не страшатся поражений. Их путь не усыпан розами, именно потому, что они лучшие. «Везунчики» всегда вызывали в народе подозрение. Всякого рода феерические карьеры очень часто взрывались раньше, чем успевали осветить небосклон. «За битого двух небитых дают» — учит народная мудрость. Настоящего человека проявляется в умении остаться человеком, не дрогнуть перед бременем земных испытаний. Вот об этом мы и снимали наш телевизионный фильм.
И еще о том, что незаурядная личность, каковой является наш герой, не обязана жить по меркам и нормативам осторожного большинства. Личность имеет право на собственный, индивидуальный вклад в процесс сознания… Скверные законы создали осторожные и недалекие люди, и борьба большого художника с ними — счастливая борьба. Об этом мы тоже попытались рассказать в нашем фильме. Многие великие выдумщики не променяли бы своей трудной судьбы на безмятежное скольжение по радостям всеобщей популярности. За всех ручаться трудно, но Мюнхгаузен не даст соврать…»
Мысли эти относятся к самому Марку Анатольевичу Захарову не в меньшей степени, чем к его герою. Художник, творящий столь высокое искусство, по моему глубокому убеждению, гениален, ибо несет людям благо. А как заметил О.Уайльд, «благо, дарованное нам искусством, не в том, чему мы от него научаемся, а в том, какими мы благодаря ему становимся».
Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.
