Еврейская душа русского интеллигента
Матвей ГЕЙЗЕР
В качестве иллюстраций использованы фотографии, предоставленные Сергеем Юрским автору, а также фрагменты из фильмов
«Много грехов у актеров, но на сцене они отдают все, что имеют, все, чем богаты…» (Сергей Юрский)
СУЕТУ И ЛОЖЬ УДАЛИ ОТ МЕНЯ…
Однажды в беседе со мной у Сергея Юрьевича Юрского вырвалась фраза: «Главное для актера не пьеса. Я знавал случаи, когда актеры превосходно играли в спектаклях, поставленных по посредственным пьесам. Не буду подтверждать эту мысль примерами. Мне кажется, что истинный актер может и должен заставить зрителя забыть и об авторе пьесы, иногда и о режиссере, порой и о самом себе. Но, может быть это требование чрезмерно». Когда я смотрю спектакли, концерты, фильмы с участием Юрского, думаю, что маэстро прав.
Летом 2001 года, находясь в Израиле, я долго беседовал о русско-еврейской литературе с профессором словесности Женевского университета Шимоном Перецовичем Маркишем. Он — всемирно признанный мэтр этой темы, а мне предстояла защита докторской диссертации. Вдруг, абсолютно неожиданно для меня, он задал вопрос, далекий от темы: — Видите ли вы Сергея Юрского? Я ответил, что хожу на его спектакли, обожаю его роли в кино, в особенности Остапа Бендера, но лично с ним встречаюсь крайне редко. Только на «тусовках» в театре Иосифа Леонидовича Райхельгауза и изредка где-то еще… — Я улавливаю ваше удивление, понимаю, что к теме нашей беседы Сергей Юрский отношения не имеет. Но всегда, когда встречаюсь с кем-то из москвичей, надеюсь узнать, что-то свежее о нем. Юрский мой лучший друг в течение всей жизни, если скажу — единственный — то не ошибусь, ибо он занимает особое место во мне. При первой же возможности передайте ему привет.
Возвратясь в Москву, я выполнил просьбу Шимона Маркиша. Как жаль, что я не записал все, что услышал в тот день от Сергея Юрьевича о Маркише. К тому же беседа эта стала поводом для моей встречи с Сергеем Юрским…
ИГРА В ЖИЗНЬ
Так озаглавил свою новую книгу, выпущенную уже в XXI веке один из самых примечательных лицедеев ХХ века Сергей Юрьевич Юрский. Ознакомившись с этой книгой (внимательно прочел я ее несколько позже), вспомнил древний афоризм: «Истинной жизни нет без искусства» (кажется, он принадлежит Еврипиду). Прочитав «Игру в жизнь» Юрского, подумал: «Истинного искусства нет без жизни». И, быть может самое яркое впечатление от этой книги — правила игры своей жизни Сергей Юрьевич устанавливает сам, и тем самым опровергает знаменитый афоризм игроков: «Выигравший никогда не скажет: «Это всего лишь игра». Человек феерической судьбы, чьими коллегами по цеху искусства были Фаина Раневская и Зиновий Гердт, Евгений Евстигнеев и Олег Басилашвили (список этот можно продолжить), Сергей Юрский в 1952 году окончил с золотой медалью школу, в том же году поступил на юридический факультет Ленинградского университета.
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
«А я-то хотел только в актеры… Но отец сказал: «Не уверен, что театр — твое призвание… С золотой медалью идти в актеры — согласись, сынка, расточительство. У тебя же голова на плечах…
… Год 1952. Отец тогда был председателем жюри смотра самодеятельных спектаклей. На университетского «Ревизора» взял с собой меня, школьника, с умыслом… соблазнить меня любительской сценой высокого качества, чтобы отвлечь от сцены профессиональной». Между тем, в судьбе Сергея Юрского он сыграл решающую роль. «Юрий Сергеевич Юрский был необычайно талантливым человеком. Артист, видимо, был превосходный. На сцене я его не видел, не застал, но его показы актерам, умение рассказывать истории, анекдоты, его розыгрыши, его чтение (а он знал наизусть массу стихов, классической прозы и пьес), его юмор, живая мысль — всему этому свидетель и зритель, и слушатель. И это счастье моего детства…» В ЛГУ, в ту пору, когда там учился Юрский, был студенческий театральный коллектив, назывался он «Драма». С первых дней учебы в университете юный Сергей Юрский стал его участником. Разумеется, бывал и в ленинградских театрах, чаще всего — в Большом драматическом:
«Ах, как хочется туда, на сцену! Хочется быть с ними, среди них! В любом качестве, только бы с ними!» Прошло немного времени, и студент юрфака Юрский становится заметным актером «Драмы».
В 1955 году, сыграв Хлестакова в «Ревизоре» и познав первый успех, Юрский, принял революционное решение — он уходит из университета и поступает в Ленинградский театральный институт. Казалось бы, уйти из столь престижного вуза по меньшей мере нерационально, скорее, неразумно. Это для всех, кроме, пожалуй, самого Сергея Юрского. Вопреки вся и всем, даже мнению Юрия Сергеевича («Отец не верил в мою актерскую судьбу»), он интуитивно чувствовал, догадывался, что только театр его судьба. Вот что пишет он в книге «Игра в жизнь»:
«Стыд и страх — они всегда были со мной в дни моей молодости. Радостями, а иногда и счастьем, я мог называть минуты (или часы) преодоления (забывания) стыда и страха. Может быть, поэтому я выбрал актерскую профессию — на сцене это проходило. Я сливался со своим персонажем, а себя наблюдал с его точки зрения. Или наоборот — анатомировал кого-нибудь похожего на себя с такой тщательностью, что, как экспериментатор, становился на время неуязвимым для болезней и комплексов, над которыми проводишь эксперимент. Что-то надо было назвать нормой. Надо было обозначить ноль на школе жизни».
Читайте в тему:
КАЖДЫЙ УЧИТСЯ УМИРАТЬ ПО-СВОЕМУ
Театр стал для Сергея Юрского не «школой умирания», но, прежде всего и более всего, — школой выживания, точнее — школой жизни. Свой выбор в 1955 году, поступив в театральный вуз, двадцатилетний Сергей Юрский сделал раз и навсегда. Вот его слова, подтверждающие эту мысль:
«Счастлив тот, кто не сожалеет о сделанном выборе. Того, кто сожалеет, охватывает печаль, только потом — тоска. Потом — отчаянье…».
В 1957 году Юрский дебютировал в Большом драматическом театре имени Горького, сыграл роль Олега в спектакле «Поиски радости» по пьесе Розова. Судьбе было угодно, чтобы путь Юрского к театру пролег через цирк.
«В детстве я жил в цирке. В самом цирке, внутри. Прямо за кулисами. Шла война. Холодной зимой 1943 года мы приехали из эвакуации в Москву. Отца назначили художественным руководителем московского цирка. …Я занимался всем понемногу. Немного жонглировал, немного ездил верхом, немного пробовал акробатику. Я никак не мог выбрать. Чтобы стать артистом цирка, надо было работать раз в сто больше, чем работал я, и заниматься чем-нибудь одним», — написал Юрский в книге «Попытка думать».
Итак, цирковая жизнь не пришлась по душе Юрскому.
«Вскоре пришло увлечение литературой. Появились любимые персонажи. Появилось желание увидеть их на сцене и другое желание… когда-нибудь их сыграть».
Театральные афиши, где сообщалось о новых постановках в лучших театрах Ленинграда, все больше и больше увлекали молодого Сергея Юрского. Театральный институт, Большой драматический театр стали органической частью его существа. Двадцать лет он служил в БДТ — одном из самых великих театров ХХ века, даже в мировом масштабе. Этот театр теперь носит имя его многолетнего руководителя Товстоногова.
«Я не был его учеником (в театре Товстоногова Юрский за двадцать лет сыграл сорок ролей, среди которых немало главных — М.Г.), я был его актером и впитал его школу… Я бесконечно люблю его. «Бесконечно» — в буквальном смысле слова… Я много лет иду своей дорогой по другому пространству, с другими коллегами. Но сегодня, как и прежде, он остается Первым и Главным режиссером в моей жизни».
И здесь отметим еще одно замечательное качество Сергея Юрского — истинное чувство благодарности не только к отцу, но и к своему главному Учителю Георгию Александровичу Товстоногову:
«Была такая страна — ТОВТОНОГОВИЯ… БДТ был театром типа Ватикана. В нем все покрывает, искупляет и поправляет безоговорочный авторитет и святость Папы. Нашим Папой — признанным и любимым — был Георгий Александрович Товстоногов».
Если верно утверждение: выдающееся явление в сегодняшнем российском театре, имя которому «Сергей Юрский», не состоялось бы без БДТ, без Г.А.Товстоногова, то верно и другое: театр Товстоногова был бы без Юрского несколько иным, а, что уж вне всякого сомнения — беднее.
Читайте в тему:
«В МОЕЙ КРОВИ ЕВРЕЙСКОЙ КРОВИ НЕТ…»
Совсем недавно, в октябре 2003 года, я побывал на выступлении Юрского в Концертном зале Чайковского. Уже около станции метро «Маяковская» спрашивали: «Нет ли лишнего билетика?» Такого не помню давно, ведь речь шла не о концерте какой-нибудь рок-группы. В тот вечер в огромном московском зале был аншлаг. И зритель был особенный. Признаюсь, я думал, что сегодня уже нет зрителя, которому нужна поэзия от Пушкина до Рейна, проза Салтыкова-Щедрина, Хармса, Жванецкого. К счастью я ошибся.
Зрители не уходили из зала даже тогда, когда маэстро, поблагодарив их, объявил, что концерт окончен, и предложил желающим остаться на дополнительную его часть. Сергей Юрский читал Хармса — автора далеко не общедоступного. Никто из зрителей не только не ушел, но воспринял Хармса, как нашего современника.
И здесь произошло то великое, редкостное чудо, когда автор текста и исполнитель сливаются воедино. Через несколько дней после этого концерта я встретился с Сергеем Юрьевичем Юрским. Вот фрагменты нашей беседы.
— Каким образом ваше имя попало в Российскую еврейскую энциклопедию?
— Впервые слышу об этом, но, не скрою — рад. Каким образом? Может быть, из-за внешности? Она дает повод для такого предположения. Но внешность у меня отцовская, а он евреем не был. Среди его предков были дворяне, священники. И все же за еврея меня принимали не однажды. Искать в заметных людях евреев или хотя бы какую-то «евреинку» — это особенность России. Так как интеллигент и еврей если это не абсолютное равенство, то большое сходство. Поэтому люди, которые никак не могли быть заподозрены в этом, все равно подозревались. Пример тому — Олег Ефремов, тем более, после выступления на открытии мемориальной доски Михоэлса. Или Евгений Евтушенко своим «Бабьим Яром» не оставил сомнений в своем «еврейском» происхождении.
— Но ведь в «Бабьем Яре» есть такая строка: «В моей крови еврейской крови нет…»
— Видимо каждый ищет то, что хочет найти.
— И все же вы идентифицируете себя с евреем?
— Никогда не задумывался над этим. Наверное, никогда не считал себя частью еврейского народа, но всегда жил судьбой еврея.
— Почему вашего отца в период космополитизма подвергали гонениям?
— Это был один из мелких разгромов, который был отголоском большой войны с космополитизмом. Это касалось и науки, и критики, театральной, прежде всего. Почему взялись за руководство цирка? Могу лишь предположить: потому, что, скажем, клоуны почти всегда носили западные имена и колпаки — это все воспринималось как признаки запада. Костюмы акробатов и гимнастов хоть и были русскими, в них присутствовали признаки стиля кабаре, варьете, что тоже, по мнению воевавших с космополитизмом, являлось низкопоклонничеством перед западом.
Когда отец руководил цирком, музыку для джазового оркестра писал Дунаевский, именно тогда были созданы замечательные цирковые марши и оформлены роскошные ковры. Словом, для увольнения с работы всего руководства цирка во главе с моим отцом «причины» были. Так как отец был человеком партийным — он был исключен из партии за формализм в цирке.
— Раз уж вас причислили к евреям, то, думаю, вы когда-нибудь на себе ощутили антисемитизм?
— В бытовом смысле нет. В смысле стесненности, скажем, в карьерном продвижении — тоже нет — я не принадлежу и никогда не принадлежал к чиновничьей ветви. Никогда не был главным режиссером. Я был лицедеем и режиссером. В юные, молодые годы было намерение создать свой театр, но меня ударили по рукам. Вот, пожалуй, ответ на ваш вопрос.
В конце 60-х — начале 70-х годов у меня был план заняться режиссурой с благословения или даже с приказа Товстоногова, но получил такой резкий отказ… Отношение ко мне партийных властей Ленинграда было, мягко говоря, не очень доброжелательным. С тех пор я никогда больше не делал попыток что-либо возглавить. Хотя у меня и были возможности, но я ими не воспользовался.
Давление властей я испытал не раз. Как говорил Остап Бендер: «Обязательно задается вопрос: еврей ли вы?» Мне этот вопрос не задавали, но друг друга, видимо, спрашивали. А раз этот вопрос возникал, то этого было достаточно.
— Товстоногов, разумеется, был далек от этого, как вся истинная русская интеллигенция?
— Абсолютно! Тем более что он сам подвергался давлению именно в этой связи.
— Я читал ваши книги, и поверьте, на мой взгляд, ваше литературное творчество не менее значимо, чем актерская деятельность.
— Спасибо, ваше мнение для меня много значит.
— Когда вы были в Израиле, там была тишина?
— Там не было ни одного теракта. Когда я приехал, то позвонил одной журналистке и пригласил ее на спектакль. Когда мы сидели на спектакле, она говорила, что пока здесь тихо, это обнадеживает. Я написал в «Новую газету» о том, что я приехал утешать, успокаивать людей, а получается так, что они меня утешают и успокаивают. Мол, у нас-то тут тихо, а как вы-то там живете?! И действительно, это была неделя тишины, но через неделю после нашего возвращения там случился повторный теракт. И еще.
На мои выступления в Израиле всегда приезжает самый мой близкий друг Шимон Маркиш. С ним мы друзья, мы — как братья. Уже в зрелом возрасте в нем вдруг стали просыпаться еврейское самосознание, еврейская культура. Сейчас он крупный специалист по идишистской культуре. Я, читая его книги, статьи, проверял себя на пробуждение каких-нибудь корней, воспоминаний, но они пока не проснулись.
— Какие ваши годы?! Уж коль вас так «принимают» за еврея, то, наверное, роли евреев вы играли? Я не имею в виду Остапа Бендера — его национальное происхождение определению не поддается.
— Ну если верить исследователям, то прообразом его для авторов книги был одесский еврей, ставший чекистом, а позже, спасаясь от ЧК, — проводником поездов дальнего следования. Фамилия его была Шор.
Кто-то мне рассказывал, что в 1937 году этот чекист у себя на квартире скрывал писателя Юрия Олешу, разыскиваемого тогда одесским НКВД. Словом, Остап Бендер потому и остался в литературе и в жизни, что в нем виртуозно воплотилось время, в котором он жил.
А что касается других «еврейских» ролей, то более всего запомнилось мое участие в спектакле «Дибук», поставленном в Париже по знаменитой пьесе Ан-ского. Четыре с лишним месяца я прожил на Западе — Париж, Брюссель, Женева… Мы все-таки сделали наш спектакль — «Дибук!», и он прошел договоренные пятьдесят раз… Я играл в Париже роль Азриэля — чудотворного раввина, экзорциста, изгоняющего духа мертвого из тела живой.
Пьеса «Дибук» Семена Ан-ского написана в начале ХХ века в России. Была поставлена Е.Б.Вахтанговым в Москве со студией, в последствие превратившейся в знаменитый израильский театр «Габима». Были еще постановки в разных странах, были фильмы на этот сюжет.
В 91-м году на сцене театра «Бобиньи» эту пьесу поставили два режиссера — бельгиец Моше Лезер и француз Патрик Корье. Героиню играла известная французская актриса, выступающая под псевдонимом Диди. Труппа была смешанная — французы и бельгийцы. На роль Азриэля из России был приглашен я. Играли, естественно, по-французски. Впервые я работал в ритме европейского театра — два с половиной месяца ежедневных репетиций, потом два с половиной месяца ежедневных спектаклей. Дома я привык играть много. Но это были разные роли — сегодня одна, завтра другая. Здесь — пять месяцев одно и то же. На иностранном для меня языке. Удивительное это было погружение в неведомое.
В год крушения Советского Союза я жил в Париже, играл по-французски еврейскую пьесу, пришедшую из России, и каждый день шел в свой театр на бульваре Ленина. Да, да, театр «Бобиньи», недалеко от станции метро «Пабло Пикассо», стоит на парижской улице, которая называется Boulevard de Lenin…
В спектакле было много песен. Очень красивые мелодии. Слова были на иврите. Мы заучивали их вместе и учились петь. Моше — наш режиссер — был очень музыкален. Мне нравилось то, что наметилось на репетициях… Наш многолюдный спектакль шел каждый день. Открывался занавес, в полутьме и в дыму слышались пение и слова древней молитвы. Я сидел среди моих коллег — французов, валлийцев, фламандцев и вместе с ними выпевал библейские слова. Москва была далеко. Очень. Как во сне.
Чтобы удержаться от нервного срыва, я приучил себя к дисциплине обязательного чтения. Тогда я завел правило читать по две главы из Библии… Так я в первый раз читал Священное писание. Не только человек «играет жизнь», но случается, что роли меняются.
* * *
В начале 90-х Юрский впервые побывал в Израиле.
«Ошеломляющее впечатление от древних камней, от толп так по разному молящихся одному и тому же Богу…»
В тот приезд Сергей Юрский впервые побывал в синагоге, в той, что у Стены Плача, и там познакомился с раввином, которого звали Авигдор. Человек этот не только напомнил, но казалось, был тем самым Авигдором из «Дибука», роль которого так много раз сыграл в театре «Бобиньи».
А вот стихи, написанные Юрским под впечатлением и Священного писания и «Дибука»:
Что одиночество нам дарит?
Тоска за месяц на год старит.
Была ли эта жизнь пуста?
Французский зная вполовину,
Играл по вечерам раввина
И пел на языке Христа…
РАНЕВСКАЯ, ПЛЯТТ И ДРУГИЕ
В 1979 году Сергей Юрский переехал или, как он шутя или серьезно говорил — эмигрировал в Москву. Надо ли говорить, что отъезд из родного Ленинграда, уход из БДТ дались Сергею Юрскому нелегко:
«На Московском проспекте мой последний ленинградский адрес. Тут бросили мы якорь с Наташей Теняковой (Наталья Тенякова — актриса БДТ, жена Юрского — М.Г.). Здесь родилась наша дочь Дарья. Здесь, бывало, засиживались допоздна, оставались ночевать и продолжали наутро бесконечные споры-разговоры Белла Ахмадулина, Илья Кабаков… Отар Иоселиани…
Я боялся, я не представлял себе жизни без БДТ. Но давление властей продолжалось, запретами обложили меня со всех сторон. В кино — нельзя, в радио и телевидение — нельзя. Оставался театр… Сильно стал я многих раздражать. Да и меня раздражало все вокруг. Я решил уехать из сурового Питера…
…«Мольер» и «Фарятьев» были исключены из репертуара БДТ. В других ролях ее и меня заменили. Я ушел, сыграв Виктора Франка в «Цене» Артура Миллера 199 раз. Почему-то мне казалось, что меня позовут сыграть юбилейный двухсотый спектакль. Роль с непомерным количеством текста, тонкая психологическая ткань постановки Розы Сироты — трудно будет без меня обойтись. Без меня обошлись…»
Думаю, это был поучительный урок для человека, «играющего в жизнь». В Москве начинается совсем другая, новая жизнь Сергея Юрского. Он становится главным режиссером театра имени Моссовета — театра знаменитого, театра, созданного и выпестованного Юрием Александровичем Завадским. Режиссерский опыт у Сергея Юрьевича в то время уже был. Он ставил спектакли в БДТ, но одно быть просто режиссером, а другое — главным.
Однажды у Г.А.Товстоногова вырвалась фраза, дошедшая до С.Ю.Юрского:
«Сережа замечательно играл у меня в театре, но ему не надо было заниматься режиссурой».
Так ли это? Ведь Г.А.Товстоногов не посмотрел ни одного спектакля, поставленного Юрским, не побывал ни на одном его концерте. И все же Сергей Юрский в книге «Игра в жизнь» написал «Четырнадцать глав о короле»:
«У него было множество званий и премий… Его уважали и ему поклонялись… На разных этапах были соблазны переехать в Москву… Бывали невыносимо тяжелые времена в Питере, когда хотелось уйти от хозяев города, но он остался… Он хотел до конца быть в своем королевстве и ни с кем не делить власть в нем. Он сделал так, как хотел».
Вскоре после переезда в Москву, в 1980 году, Юрский ставит в театре Моссовета один из самых сложных спектаклей по пьесе Островского «Правда — хорошо, а счастье — лучше». Спектакль этот, по мнению многих рецензентов, стал этапным не только в жизни Юрского, но и театра Моссовета. По признанию самого Юрского, он «поставил спектакль для Плятта… с участием Раневской». Сам играл в спектакле. Об этой постановке сохранились отрывочные записи Фаины Раневской. В них Юрский значится: «этот человек из Ленинграда».
Во время репетиции возникали разногласия, порой — шумные. Однажды Фаина Георгиевна сказала Юрскому:
«Я не могу играть в вашем спектакле. Вы выдумываете какие-то трюки, у вас вертится круг. Я — мхатовка. Я боготворю Станиславского, а вы… выблядок Меерхольда, вот, кто вы! Извините, извините мою несдержанность… Простите меня…»
Но Сергей Юрский не просто хотел видеть Раневскую в этом спектакле, во имя этого он шел на все:
«Раневская только однажды согласилась приехать в театр на репетицию. Это было… на первой общей читке пьесы. После этого она ни разу не выходила из дома ссылалась на болезнь. С одиннадцати утра до двух репетировали с актерами в театре, а потом ехал к ней, один или с партнерами и мы работали у нее дома…»
И еще одна очень важная, на мой взгляд, мысль С.Юрского о Раневской:
«Конечно, она старая и больная женщина. Но она еще немного преувеличивает свою старость и свои болезни. Здесь нет корысти, здесь есть артистизм… Удивляюсь и испытываю чувство благодарности Судьбе — ведь Фуфа (так «подпольно» называли Раневскую — М.Г.) все-таки репетировала на сцене. И мы сыграли премьеру жарким июльским днем, и полтора года она играла Филицату без замены…».
* * *
Нет в том случайности, что книгу «Игра в жизнь» Сергей Юрьевич Юрский заканчивает словами из Ветхого Завета:
«Двух вещей я прошу у Тебя, не откажи мне, прежде, нежели я умру: "Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня хлебом насущным".
Для Юрского «хлеб насущный» и есть искусство — поэзия, кино, театр.
ОТ РЕДАКЦИИ
В интервью журналу "Огонек", вышедшем под названием "И где на четверть бывший наш народ…" Сергей Юрьевич признался: "Во мне есть еврейская кровь. Но я человек русский и всегда себя считал русским. Будучи и наследственно православным, и постепенно сам придя к православию как религии родителей. Еврейские корни есть со стороны матери, но и там это были крещеные евреи. Может быть, насильно крещеные, не знаю. Фамилия матери Романова. Возможно, эту фамилию дали ее предкам по царю. Во всяком случае, это было где-то далеко, потому что мама по рождению петербурженка. Испытал ли я все эти проблемы и чувствовал ли, что не хочу быть евреем, потому что ничего хорошего это не принесет? Да, испытал, и очень серьезно. Но я могу гордиться одним. Что ни разу в те времена не закричал: «Я русский! У меня папа православный!» Никогда. Я говорю об этом только сейчас, когда отмечаю столетие отца. И когда выгоднее, скорее, быть евреем. А тогда что было делать? Паспорт все время предъявлять? Как-то неловко. Пришлось просто помалкивать. Терпеть…"
И еще он сказал в том интервью:
"Израиль нам — страна родная. Или если это чрезмерно, то — полуродная. Нам всем. Всем русским, татарам, полукровкам, евреям, антисемитам".
Но имеет ли значение наличие еврейской составляющей в крови Сергея Юрского? Гораздо важнее то, что он был звездой первой величины в русской культуре в целом и в русско-еврейской — в частности. И то, что его больше нет, болью отозвалось в сердцах всех культурных людей, владеющих великим и могучим, вне зависимости от национальности.
А звезда Юрского продолжит светить всегда. Слава Богу, сохранились фильмы, записи телепрограмм и спектаклей. Великий Артист навсегда останется со своими поклонниками.
Выражаем благодарность дочери Матвея Гейзера Марине за предоставленные нашей редакции архивы известного писателя и журналиста, одного из ведущих специалистов по еврейской истории.
Velikiy CHELOVEK !!!! Zemliya TEBE PUHOM !!!! Evgeny Shenderey