Дора-Фейга-Фанни Каплан, которую мы не знали
Валерий ГЕНКИН, Лехаим
Дорогой друг, повинуясь давнишней склонности делиться с тобой досужими размышлениями и наблюдениями, пишу очередное письмо в надежде и от тебя получить что-нибудь забавное.
Не устаю дивиться множеству поучительных сведений, извлекаемых нами из белого шума массмедиа посредством глаз и ушей, — но преимущественно все же ушей. Ведь и пушкинский пророк аккурат через уши впитывал основную информацию об окружающей действительности. Суди сам: хоть серафим коснулся и ушей, и глаз поэта, и вещие зеницы отверзлись (словно, если мне не изменяет память, у испуганной орлицы), далее роль зрения в постижении мира не раскрывается. Совсем иначе обстоит дело с ушами. Их, как известно, наполнил шум и звон, после чего стоит двоеточие, и Александр Сергеевич разъясняет нам происхождение этих звуков, уточняет, откуда они явились. А вот, оказывается, откуда: от содроганья неба, от полета горних ангелов, от передвижения в пучине морской всякой живности и даже — подумать только — от прозябания дольней лозы. Видно, громко прозябала.
Вот и мне в уши чего только не залетает, и что со всем этим делать — ума не приложу. Но ищу забавные неожиданности и совпадения. Как-то услышал, что кровожадный маньяк Жиль де Рец по кличке Синяя Борода — он, если помнишь, складировал в своем замке тела предварительно зарезанных многочисленных жен — был сподвижником самой Жанны д’Арк и храбро сражался с англичанами бок о бок с Орлеанской девой. А в какой-то исторической передаче прозвучало, что королева Виктория и принц Альберт сочетались браком 10 февраля 1840 года — ровно за 100 лет до моего рождения, день в день. К чему бы такое? Вот и я не знаю. В компании родившихся 10 февраля кого только нет. Борис Пастернак и Сергей Пенкин, Владимир Зельдин и Бертольт Брехт, Александр Володин и Георгий Вайнер, Мстислав Келдыш и Федор Васильев… Или вот еще: некую Дору Каплан допрашивал жандармский полковник Новицкий по делу о покушении на киевского генерал-губернатора Сухомлинова. И тут же мысль — а нет ли тут какой ослышки, может, не Дора она, а Фанни? И появляется занятие у старика, есть чем заполнить время между обедом и ужином. И на свет выползает история — трогательная, трагическая, нелепая история любви.
* * *
Слякотным февральским днем в глухом местечке Волынской губернии в многодетной семье реб Хаима Ройтблата, меламеда здешнего хедера, родилась девчушка. Назвали младенца Фейгой, что значит «птичка». Через 12 лет и один день в местечке, как и положено, отметили бат мицву Фейги, и стала она по всем правилам взрослой девушкой. А вскорости, как бывает со всеми девушками, Фейга влюбилась без памяти в красивого парня Якова Шмидмана. Дело обычное, и все бы хорошо, да на беду Яков этот оказался то ли бандитом, то ли революционером-анархистом, а скорее всего, и тем и другим: грабежом швейных мастерских в округе он промышлял как Яшка Шмидман, а для борьбы за народное счастье взял кликуху Виктор Гарский. Одним из эпизодов этой борьбы должно было стать убийство киевского, подольского и волынского генерал-губернатора Владимира Александровича Сухомлинова.
И вот принялся Шмидман-Гарский в гостинице «Купеческая», что на Подоле, налаживать бомбу для совершения благородного революционного кровопролития. А рядом с ним стояла верная подруга Фейга, которая, как и положено революционерке, к тому времени тоже обзавелась подпольной кличкой Дора Каплан. Сапером Яшка оказался никудышным (это вам не белошвеек грабить), бомба разорвалась, да так хитро, что Гарский почти не пострадал и быстренько смылся, бросив израненную и контуженную Дору, которую и задержала полиция.
Царское правительство и суд, известные своей беспримерной жестокостью и несправедливостью, заменили 16-летней девушке смертную казнь на пожизненную каторгу, и Дора, почти ослепшая и оглохшая, с осколками в руке и ноге, страдающая ревматизмом и дикими головными болями, отправилась в Акатуйскую каторжную тюрьму. Там, кстати, о ней трогательно заботились другие каторжанки и худо-бедно лечили тюремные лекари, а Фейга-Фанни-Дора вспоминала своего Якова-Виктора и, под руководством новой подруги Марии Спиридоновой, меняла революционную окраску с анархической на эсеровскую (где хрен, где редька — на твое усмотрение).
Но вот грянула Февральская революция, и Фанни Каплан, полный инвалид 27 лет, вышла на волю. А дальше начинается чертовщина.
Она бросается искать… правильно, Яшу, ненаглядного своего Гарского, — и находит. Так, по крайней мере, она рассказала на допросе Якобу Петерсу, еще одному пламенному рэволюционеру. Чтобы не оскорбить тонкое обоняние возлюбленного каторжным зловонием, она меняет пуховую шаль, подарок подруги-каторжанки, на кусок французского мыла. Не помогло: наутро Яша дал ей от ворот поворот. На кой черт ему, к тому времени продовольственному комиссару и приятелю другого Якова — самого Свердлова, — эта потрепанная жизнью слепая баба.
Придя в себя после унижения, Фанни едет в Москву и живет там — ты не поверишь — в доходном доме на Большой Садовой, где через несколько лет поселятся Воланд сотоварищи. Правда, недолго: летом 1917 года она отправляется в Евпаторию, в санаторий для политкаторжан, который успело открыть Временное правительство. Там, на свое счастье, она знакомится с Дмитрием Ульяновым — а счастье заключалось в том, что Дмитрий Ильич посочувствовал мученице царского режима, похлопотал за нее перед известным окулистом Леонардом Леопольдовичем Гиршманом, профессором глазной клиники Харьковского университета, и тот благополучно прооперировал Фанни. Теперь она могла худо-бедно видеть! (А значит, стрелять в брата своего благодетеля, спросишь ты?.. А я отвечу вопросом на вопрос, как это принято у нас, соплеменников Фейги: а стреляла ли Фанни? Да и были ли эти выстрелы у завода Михельсона?.. Но это — совсем другая история, причем вовсе не история любви.)
30 августа 1918 года, сразу после предполагаемого покушения, ее схватили. «Я исполнила свой долг с доблестью и помру с доблестью», — сказала она на допросе. И добавила, что сделала это по собственной воле, поскольку считала разгон Учредительного собрания преступлением, а Ленина — предателем революции и идеи социализма.
Расстреляли Фанни-Дору через три дня по устному приказу Свердлова, тезки и кента ее ненаглядного. Как водится, под рев автомобильного мотора. Единственная казнь на территории Кремля, кстати. Тело затолкали в бочку, которую облили бензином и сожгли в Александровском саду у кремлевской стены.
Действующие лица
Фанни Хаимовна Каплан — жертва.
Павел Дмитриевич Мальков, комендант Кремля — палач.
Янкель Хаимович Юровский, эксперт по казням — советник (кто бы еще смоляную бочку придумал).
Ефим Алексеевич Придворов, он же Демьян Бедный, поэт — заинтересованный зритель.
А через пару недель в кабинет Якова Михайловича Свердлова наведался Яков-Виктор Шмидман-Гарский, и друзья побеседовали. Вышел оттуда Гарский б-а-а-льшим начальником.
Вот, в сущности, и вся история любви.
Что можно добавить? Владимир Ильич делом Каплан не интересовался, а вот Надежду Константиновну, по свидетельству одной ее конфидентки, смерть Фанни так огорчила, что она даже всплакнула. А 5 сентября, через шесть дней после покушения одного пламенного борца на другого, не менее пламенного, и через два дня после казни Фанни-Фейги-Доры началась кровавая баня, получившая у историков название «красный террор». В книге «Красный террор в России. 1918–1923» Сергей Мельгунов рассказывал:
Не только Петербург и Москва ответили за покушение на Ленина сотнями убийств. Эта волна прокатилась по всей Советской России — и по большим и малым городам, и по местечкам и селам. Редко сообщались в большевицкой печати сведения об этих убийствах, но все же мы найдем упоминания и об этих провинциальных расстрелах, иногда с определенным указанием: расстрелян за покушение на Ленина. Возьмем хотя бы некоторые из них. «Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя, тов. Ленина, — сообщает нижегородская ЧК, — побуждает отказаться от сентиментальности и твердой рукой провести диктатуру пролетариата»… Комиссией «расстрелян 41 человек из вражеского лагеря». И дальше шел список, в котором фигурируют офицеры, священники, чиновники, лесничий, редактор газеты, стражник и пр. и пр. В этот день в Нижнем на всякий случай взято до 700 заложников. «Рабоче-крестьянский нижегородский лист» пояснял это: «На каждое убийство коммуниста или на покушение на убийство мы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии, ибо кровь наших товарищей, убитых и раненых, требует отомщения».
Но какая же история любви не рождает поэтических строк? Вот и эта вдохновила не кого-нибудь, а самого Константина Дмитриевича Бальмонта на несколько странное для него произведение:
Люба мне буква «Ка»,
Вокруг нее сияет бисер.
Пусть вечно светит свет венца
Бойцам Каплан и Каннегисер.
И да запомнят все, в ком есть
Любовь к родимой, честь во взгляде,
Отмстили попранную честь
Борцы Коверда и Конради.
Чтобы не понуждать тебя к поискам малоизвестных имен, сообщаю: Леонид Каннегисер, молодой поэт, поклонник Керенского и друг Есенина, утром того же 30 августа убил Моисея Урицкого и был расстрелян через месяц после Фанни; Борис Коверда прикончил в Варшаве Петра Войкова, большевистской расправы избежал и, отсидев десять лет в польской тюрьме, благополучно дожил до глубокой старости в США; Морис Конради, белый офицер и георгиевский кавалер, ухлопал Вацлава Воровского в Лозанне и сдался полиции — суд его оправдал.
А теперь догадайся, когда эта самая Дора-Фейга-Фанни родилась? Правильно, 10 февраля 1890 года, то бишь аккурат через полвека после свадьбы Виктории и Альберта и за полвека до рождения твоего, смею верить, друга, который без устали пишет и пишет тебе что ни попадя. Ну что взять с человека!
