История с чертовщинкой, приключившаяся с Зальманом-шинкарем
Леонид ЯРМОЛИНСКИЙ
Из рассказов о том, что автор видел (или должен был бы видеть) сам, или слышал от знакомого ветерка
В те далекие времена, когда в Украине еще паны водились, жил в местечке Ольшаны Зальман-шинкарь. Конечно, шинок у дороги был не его, а помещика Потапенко, но не станет же природный дворянин мужикам водку наливать, вот и посадил он еврея арендатором.
Дела у Зальмана шли — грех жаловаться. Себе на хлеб да пану на масло, слава Богу, всегда зарабатывал. Шинкарство, оно чем удобно, — всегда все под рукой. Куры да картошка, — у крестьян, крупа на мельнице, тоже недалечко, да и гости всегда сами приходят, звать не надо. Только за водкой приходилось на винокурню ездить, но это тоже не беда. Лошаденку у одного соседа одолжить можно, телегу у другого. Пока туда доедешь, пока вернешься, раз пять все Псалмы прочитать успеешь. И дело сделал, и Богу угодил.
Как-то возвращался Зальман с винокурни. Дело к вечеру, а до Ольшан далече, даже кляча еще не торопится, силы бережет. Солнце горизонта коснулось, — время "Шма" читать. Хорошо, знаете ли, в дороге молится, почти как в миньяне. Никакой потолок слова не задерживает, так и взлетают к самому небу. Закончил Зальман последнее благословение, да и замолк, а может и задремал под тихое поскрипывание колес.
Вдруг словно кто под бок толкнул. Встрепенулся Зальман, сонливость с глаз стряхнул, глядит, идет по дороге девчонка. Маленькая, худенькая, в каком-то рубище — смотреть холодно! Дело-то после Суккота было, днем еще ничего, можно сказать тепло, а ночью уже подмораживало, сухую траву инеем подергивало. Догнала телега ребенка, Зальман лошадь придержал.
— Куда путь держишь? Я в Ольшаны направляюсь, если по дороге, садись, подвезу!
Обернулась девчушка. Мордочка худенькая, смуглая да перемазанная, а глазища, — в пол-лица, так и светятся словно медовые. Не иначе, цыганская кровь.
— Спасибо, дяденька.
Запрыгнула на подводу, свернулась калачиком, дрожит. Все старается ручонки да ножонки под одежку упрятать, да разве таким рубищем прикроешься?
Выдернул возница из-под себя старый кафтан, бросил попутчице.
— На, закутайся. Все теплее будет.
Опять "спасибкнула" девочка, да и затихла.
Медленно плывет дорога. Вот уж и луна выглянула, тоже в облачка кутается, словно и ей немного зимно. Вновь оглянулся Зальман: не задремала ли девочка. Нет, сидит, глаза на дорогу таращит.
"А ведь она, небось, голодна", — подумалось. Вытряхнул из дорожной торбы остатки: краюху хлеба, две картофелины да пол-луковицы, протянул ребенку:
— На, поешь.
Девчушка угощение хвать — и в рот. Вмиг ничего не осталось. Зальман только головой покачал:
"И впрямь оголодала… Жаль, больше ничего не осталось".
Вот и поворот на Ольшаны. Всего-то и осталось, над оврагом проехать, да мимо кладбища, а там и до шинка рукой подать. Оглянулся Зальман, — нет девчонки. Не иначе у старой ветлы соскочила. Даже обидно стало, хоть бы попрощалась… Одно слово, цыганенок.
Пока разгрузился, пока телегу да кобылу вернул, и вовсе ночь на дворе. Пора медяки пересчитать, много ли женушка за день наторговала, да и спать ложиться. Пора-то пора, но вдруг шум, гам, крики: сам пан с холуями с охоты скачет. Ввалился в шинок, хлопнулся на лавку:
— Эй, Иудин сын, — он всех евреев так звал, знать не пристало шляхетному господину иудейские прозвища запоминать, — устал я нынче, у тебя заночую. Ужин давай.
У хорошего шинкаря всегда найдется, чем нежданных гостей угостить. Хана, жена Зальманова, живо яишенку сгоношила, куриную лапшу подогрела. Выпил помещик с прислужниками, умял все, что на столе было, да и говорит:
— Козьего молока давай!
Арендатор только руками развел:
— Простите, ваша ясновельможность, молока нет…
Пан от возмущения прямо покраснел весь, глаза выпучил:
— Как это нет? Мне доктор велел каждый вечер по стакану перед сном выпивать. Где хочешь, — достань, а нет, из шинка выгоню. Вот тебе тогда, а не аренда! — и фигу под нос тычет.
Замечательная, должен вам сказать фига у пана получилась. Большая, жирная, не фига, а утиная пулочка. Полюбовался еврей на барское произведение, да и на улицу выскочил, молока искать.
Мечется от двора ко двору, да где же среди ночи козьего молока найдешь, да еще осенью? У одних коза уж три месяца сухая, у других два, а где и доится, молоко давно дети выпили. Коза ведь не корова, а что такое на семью одна-две кружки!
Нечего делать, нужно в Неродовку бежать, может хоть там у кого из крестьян удастся молоком разжиться.
Только Зальман в овраг спустился, глядь, навстречу ему коза. Черная, даже рога будто в саже выпачканы, а глаза желтые, пронзительные. Не иначе, сбежала с пастбища. Отвязалась, да и ушла траву посочнее искать. Придержал Зальман правой рукой за рог, левой вымя пощупал — полнехонько!
"Славно, — подумал шинкарь. — Отведу домой, вот и будет у пана молоко, а завтра с утра схожу в Неродовку, спрошу, у кого коза пропала. Не оставлять же ее в овраге!"
Привел Зальман домой находку, подоил. В сарае панские кони стояли, так жена в сени намного соломы натрусила, там козу и устроили. Детей насилу спать загнали, так им понравилось рогатую гостью хлебом потчевать.
Наконец пан молочка выпил, захрапел. Пора и хозяевам спать ложится. Только постелили, слышит Зальман, вроде в сенях кто-то плачет. Выглянул и остолбенел: сидит на соломе та самая, давешняя девчушка. Только платье на ней теперь справное, черное, все блестками, точно звездами расшито.
— Слушай, хозяин, — говорит. — Ты меня подвез, я тебе с молоком помогла. Или, за хлеб с картошкой отдельную плату потребуешь?
— Какая там плата!
— А если так, то выпусти…
— Ступай, дверь не заперта!
Подняла чертовочка голову, глаза — как ромашки в росе, мокрые:
— Ты что, не понимаешь? Как же я сама выйду, если у тебя на всех дверях мезузы… Выведи, сделай милость…
https://www.isrageo.com/2017/03/02/nekom788/
