Трагические события во Франции показывают: исламисты готовы сделать всё, чтобы лозунг "Свобода, равенство, братство" был растоптан
Лилиана БЛУШТЕЙН, собственный корреспондент журнала "ИсраГео" во Франции
Два теракта в один день потрясли Пятую республику. Расстрел в редакции сатирического журнала Charlie Hebdo — жестко, настолько, что один из моих коллег сравнил его с падением Парижа во время Второй мировой войны и визитом Гитлера к Эйфелевой башне. Взрыв автомобиля возле синагоги в Сарселе — одном из самых еврейских пригородов столицы, — воспринимался уже чем-то вроде слабого отголоска парижской трагедии.
И в самом деле — нападения на евреев стали привычными, на ту же сарсельскую синагогу уже "наезжали" — с трудом полиции удалось оттеснить от нее разбушевавшуюся толпу мусульман и их подружек-левачек. Ранее в нее же была брошена бутылка с "коктейлем Молотова", к счастью, нанесшая лишь незначительный ущерб. Правда, мэр Сарселя Франсуа Пуппони поспешил уведомить, что это никакой не теракт, а чистая случайность. Ну да, бывает, что машины взрываются. Иногда и возле синагог, в том числе тех, которые находятся под прицелом исламонацистов.
А вот теракт в редакции Charlie Hebdo — это уже покушение на французскую Свободу. Не считая того, что среди погибших есть достаточно известные в стране персоны, начиная с главного редактора журнала Стефана Шарбаннье, это еще и кровавый выпад против одной из основ французского общества — свободы слова и мысли.
Двенадцать погибших на месте — двое полицейских и десять сотрудников редакции — первый итог этого нападения. Из раненых пятеро находятся в критическом состоянии. Увы, мартиролог может оказаться длиннее…
И ведь нельзя сказать, что французские власти проявили беспечность. За публикацию антиисламистских карикатур Шарбаннье был назван в числе мишеней "Аль-Каиды" и других террористических группировок. В 2011 году в окно редакции была брошена бутылка с зажигательной смесью. Поэтому редакция находилась под неусыпным контролем полиции. И полицейские отважно вступили в бой. Но нападение было неожиданным и явно тщательно подготовленным. Например, террористы прекрасно знали, что по средам в 10-00 в редакции собираются все журналисты и карикатуристы на летучку.
Трое мужчин в масках, вооруженные автоматами Калашникова и гранатометами, убив пытавшихся остановить их у входа полицейских, направили оружие на стоявшую у входа дизайнера Коринн Рей и заставили ее набрать секретный код. А затем ворвались в здание с криками "Аллах Акбар!". Один из них кричал по-французски, что это месть за осквернение имени пророка и что Charlie Hebdo мёртв. Свидетели уверяют, что его французский был безукоризненным.
Президент Франсуа Олланд, прибыв на место трагедии, заявил:
— Это террористическая атака на основы французского общества, проявление высшей меры вандализма.
Да, на сей раз сложно объяснить произошедшее неадекватностью нападавших — как это было после автомобильных терактов в Дижоне и Нанте. Тогда политкорректные словеса про сумасшедших одиночек мало кто из французов воспринял всерьез. А самые "продвинутые" прекрасно осведомлены — в терроре одиночек не существует, так или иначе все исламисты связаны одной цепью.
После расстрела в Charlie Hebdo под усиленную охрану были взяты другие парижские редакции — службы безопасности хорошо знают манеру исламистов дублировать свои атаки.
Сейчас мои коллеги вспоминают о том, как Стефан Шарбаннье заявлял, что плевать хотел на все угрозы, что тоталитарные штучки исламистов не заставят его прогнуться.
"Мусульмане имеют право не смеяться над нашими рисунками, но они не должны диктовать нам свои законы, — сказал он однажды. — Я живу по французским законам, а не по законам Корана".
Будучи выразителем крайне левых идей, Шарб (так Стефан подписывал свои карикатуры) еще 1 марта 2006 года написал и опубликовал «Манифест двенадцати» против нового тоталитаризма — исламизма, новой мировой угрозы для демократии после фашизма, нацизма и сталинизма. И в своей войне был последователен до последнего вздоха.
Например, в последнем номере Charlie Hebdo, подписанном Шарбаннье, опубликован прогноз писателя Мишеля Уэльбека о том, что в 2022 году во Франции будет президент-исламист и что в Париже будут праздновать не Пасху, а Рамадан. И, знаете ли, на фоне происходящего этот прогноз трудно назвать фантасмагорическим.
* * *
Со Стефаном мне довелось пообщаться лишь раз в жизни. Одна из опубликованных в Charlie Hebdo карикатур была на грани фола — лично я расценила ее как антисемитскую. И решила написать памфлет на эту тему. Но вначале позвонила в редакцию, чтобы узнать точку зрения главреда на такой выпад. Секретарша без проволочек связала меня с Шарбаннье, который предложил, когда я буду в Париже, заглянуть на чашку кофе и обсудить любые вопросы. А пока что сказал:
— Конечно, мы никакие не антисемиты, просто для нас нет священных коров. Когда придете к нам, познакомитесь и с вашим соплеменником, старина Жорж будет рад.
Я так и не удосужилась завернуть к редакции Charlie Hebdo. Желание писать памфлет угасло, а просто так морочить людям голову не хотелось.
Теперь я знаю, кто был Жорж, с которым хотел познакомить меня Стефан. Это 80-летний Жорж Волынский — один из старейших карикатуристов Франции. Родился он в 1934 году в Тунисе, где волею судеб оказался польский еврей Зигфрид Волынский, влюбившийся в еврейскую красавицу Лолу Бембарон. Несмотря на солидный возраст, продолжал активно работать. Для него эта летучка была последней…
А Стефан прожил всего 47 лет…
* * *
В том же одиннадцатом округе, где находится редакция Charlie Hebdo, когда-то возвышалась мрачная туша Бастилии. Прошлым летом, присев на скамейку неподалеку от знаменитой Июльской колонны, я стала одной из зрительниц выступления немолодого клошара. Показывая на группу женщин в хиджабах, он патетически восклицал:
— Вот увидите, скоро они наденут эти тряпки на Марианну! Вместо "Марсельезы" нас заставят подпевать муэдзину! А потом восстановят Бастилию! И французы снова будут гнить в этой тюрьме! За что мы проливали кровь в 1789 году? За свободу, равенство и братство! А теперь пришли они, и не будет ни свободы, ни равенства, ни братства!
Я живо представила себе символ Франции в парандже и мне стало не по себе. Да и образ Бастилии, за уничтожение которой "проливал кровь" этот клошар, тоже не особо радовал.
Сегодня, после убийства моих коллег, я вспомнила эту сценку. Соотнесла ее с прогнозом Уэльбека. И мне стало страшно.
Спасибо за прекрасную статью!