Памяти выдающегося писателя, председателя Федерации Союзов писателей Израиля Эфраима Бауха
Галина МАЛАМАНТ
Фото автора
Что означает дата 13 апреля 2020 года?
На этот вопрос уже никогда не ответит Эфраим Баух, потому что в этот день он ушел из жизни. А ведь к датам Эфраим относился по-особому, настороженно-подозрительно, видя в них невероятную глубину совпадений с собственной жизнью. Причем совпадений он не искал – они словно сами являлись к нему, преследовали его, раскрывая многогранность философского бытия.
Вот что он говорил про былые совпадения:
"Ну как можно расценить такие совпадения? 13 января 48-го, в день моего четырнадцатилетия, был убит Михоэлс. 13 января 50-го был принят закон о смертной казни, а день, когда мне исполнилось девятнадцать – 13 января 53-го, был ознаменован "делом врачей". 7.07.77 я репатриировался в Израиль. И сразу в душе проступили истинные родовые линии Времени и Пространства…"
Баух стал израильтянином задолго да переезда в страну Обетованную. Пятничный вечер для него с младых ногтей – это наступление шаббата, это Тора, которую читает дед на иврите, это молитвы бабушки на идише.
"Я как бы жил в одном мире, и знал, что принадлежу другому, куда и вернулся…"
К 12 годам он читал наизусть кадиш по отцу, — на иврите, разумеется, знал молитвы к Судному дню – "Коль нидрей" ("Все обеты…), "Нишмат коль хай…" ("Душа всего живого…), а также псалмы и книгу Коэлет (Экклезиаста). И само собой, прекрасно владел идишем, молдавским и русским.
"Время возвращает меня в прошлое, когда, после публикации поэмы о Моисее, я висел между небом и землей, под колпаком и неусыпным присмотром органов. А время катилось, как одинокое колесо у Гоголя, — неизвестно откуда и куда. Неожиданно мне открылось, что мир, примыкавший ко мне со всех сторон, отдалился от меня, отстал, стал враждебным. Впервые я понял, что такое не просто одиночество, а — безопорность.
Огоньки грядущего обманчиво мигали, как угасающие головни костра, принимаемые за надежду. И все же они не давали угаснуть надежде".
Огоньки надежды засияли яркими звездами на творческом небосклоне Эфраима Бауха.
В знаменитом Международном Биографическом и Библиографическом словаре, выходящем в Лондоне – Dictionary of International Biography – о Семилогии Эфраима Бауха «Сны о жизни» написано так:
«Этот цикл из семи романов уникален в литературе ХХ столетия… о судьбе еврейского народа в настоящее время».
Вот как схематично обозначил Семилогию сам автор:
"Это, я бы сказал, скорее длящаяся многие годы упорная и неослабевающая попытка раскрыть философские, психологические, бытовые, личные и коллективные аспекты невероятного, явно еще не осознанного феномена последних тридцати пяти лет в мире – Исхода русского еврейства.
Перефразируя Гейне, через мое сердце проходила трещина, сброс и подъем (алия) этого попранного еврейства. Это и определило мою жизнь и творчество. Сегодня, оглядываясь после написания семи романов, составляющих «Сны о жизни», я могу сказать, что благодаря той уверенности, упрямству, верности теме и, конечно же, судьбе, я один (да простят мне Свыше такую уверенность) так расширенно отразил этот невероятный феномен – Исход русского еврейства и крах СССР – в его, повторюсь, философском, психологическом, личном и коллективном аспектах. Причем, глазами русских евреев, разъехавшихся по миру, живущих в Израиле, оставшихся в России, возвращающихся туда, чтобы оказаться в новом витке еврейской судьбы. И дай Бог, чтобы виток этот не оказался снова ловушкой".
Поэт, прозаик, переводчик, эссеист – о творчестве Бауха написано немало, и еще наверняка к нему будут обращаться литературоведы и критики. Но и по жизни он был поэтом. Его, человека энциклопедических знаний и феноменальной памяти, было невероятно интересно слушать: и что говорил, и как говорил. Диалог с Баухом получался слабо, потому что обычно он вел монолог. Это был верлибр, белые стихи, причем иногда даже в обыденной речи ненароком всплывали рифмы. Он писал, как говорил, а говорил, как дышал – легко и непринужденно. На любой вопрос он начинал отвечать издалека. Но в том истоке все же серебрилась, словно капелька росы, тема вопроса. Если попутно затрагивалась другая тема – монолог струйкой перетекал к ней, плавно обволакивая, словно ручеек обтекал камень на своем пути. А позже ручеек так же плавно возвращался в прежнее русло разговора. Но вот возникали новые ассоциации – и серебрились новые ручейки.
Если попутно вставишь фразу – возникают новые ассоциации: лучше промолчать, чтобы не потерять нить "беседы". Но и без того говорящий фонтанировал ассоциациями, и весь монолог – через запятые, одно длинное-предлинное предложение, в котором было далеко до точки. Порой казалось, что рассказчик забыл тему разговора. Ан нет, – он к ней не просто возвращался, а обрушивался в итоге мощным водопадом новых для тебя знаний, неведомыми прежде сведениями, данными…
В текстах прозы Бауха тоже порой встречаются предложения длинною в целую страницу.
— Сложно тебя читать, — пыталась я порой делать замечания мэтру. — Твои романы не для легкого чтения.
Ответ бывал еще более многосложным:
"Попробуй читать серьезную книгу, проверяя чтение малозначащим разговором рядом или в соседней комнате знакомых и незнакомых людей. Философский, метафорический текст с игрой слов, афористичным стилем не может преодолеть эти разговоры, забивающие слух. Но вот словесная шелуха разговора замолкла, и его как бы и не было. И тогда возникает желание сродни жажде – обратиться к серьезному тексту в поисках ответов на мучающие душу человеческую вопросы, причем, ответов немедленных, ибо жизнь коротка".
Геолог по образованию, Эфраим Баух не преуспел в этом профессиональном направлении. Но он преуспел в литературе, извлекая глубину слов из залежей шелухи.
Для меня Баух – не только писатель, но еще и друг. Поначалу было заочное знакомство – Эфраим Баух являлся составителем молодежного поэтического сборника "Весенние клавиши", куда вошли и мои стихи. Я, разумеется, знала его имя, тогда уже маститого поэта. А познакомилась с Эфраимом на съезде писателей в Кишиневе. К этому дню в газете "Молодежь Молдавии" (главный редактор Владимир Расстригин) были опубликованы стихи некоторых участников съезда, и мои вирши оказались рядом с его стихами.
"После "Весенних клавишей" я увидел снова еврейскую фамилию, и решил выяснить, кому она принадлежит", — сказал Баух, протянув руку для знакомства, которое на тот период можно назвать шапочным: виделись редко, только на подобных мероприятиях, да и на них почти не общались.
А потом был еще один писательский форум, когда уже стало известно, что Баух уезжает в Израиль. Буквально все боязливо обходили его стороной – середина 70-х! Одинокий и неприкаянный, в перерыве он подошел ко мне – пожалуй, это был "зов еврейской крови". Теперь мы уже вдвоем были одиноки, а толпа обходила нас, как прокаженных. Меня отозвал на минутку поэт А.К., после чего я возвратилась к Фоме, – так его называли в Молдове коллеги по перу.
И лишь спустя 22 года, по приезде в Израиль, я пересказала Фоме (о чем потом пожалела) слова А.К.:
"Будешь водиться с Баухом и сионистами – не видать тебе писательской карьеры".
К слову, на какое-то время так и получилось. Выпала "случайно" из журнала "Кодры" подборка моих стихов, хотя я видела пилотный номер и знала, на каких страницах разместили стихи. Но в дальнейшем все тот же Владимир Расстригин бесстрашно публиковал меня, а за ним потянулись и другие. А пожалела я потому, что Баух постоянно вспоминал мой пересказ и чувствовал себя виноватым. Однако не поэтому он протянул мне руку, как при знакомстве, но уже образно.
Помогать — это был стиль семьи Баух. Мой первый гонорар в Израиле – заслуга Бауха. Интересные знакомства, полезные советы – это Эфраим и его жена Алла (пусть будет земля ей пухом). Недавно я издала книгу стихов – ее редактировал все тот же Баух. И в том, что книга получилась пухлой, — его работа. Потому что сама у себя я отобрала аж 70 стихотворений. А он отобрал еще сотню из забракованных мною. Быть редактором – это тяжкий труд, хоть у него все получалось легко и непринужденно.
— Дашь мне автограф? — спросил Фома, когда книга была собрана для печати.
— На этой книге ты сам будешь иметь право ставить автографы, — ответила я.
— Да, я поставлю – один автограф, но на все книги сразу, — ответил он, и добавил: "Если захочешь".
Признаться, я тогда не поняла, что Фома имел в виду. Но промолчала, опасаясь, что диалог перейдет в монолог.
В тот же день Эфраим Баух прислал мне по электронной почте самый длинный, но и самый ценный для меня автограф – предисловие к книге…
Я знаю, какие совпадения сопровождали дату дня рождения Эфраима Бауха, 13 января. Что означает 13 апреля 2020 года? – никогда не пойму…
