Все события вымышлены, все совпадения случайны
Ася ТЕПЛОВОДСКАЯ
Фото автора
Мне очень трудно писать этот текст. Обычно я привыкла поддерживать всех с помощью улыбки, надежды и доброты. Но сейчас при написании этого материала и тех сведений, что получила от своих подруг, друзей и знакомых с Украины, трудно улыбаться. Остается только надежда на то, что разум победит. Человеческий разум. Хотя иногда мир ведет себя так, что начинаю сомневаться: есть ли он, этот разум?
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
Этот рассказ я написала еще в первые дни войны в Украине. Но выставляю только сейчас, потому что самой было страшно читать о том, что написала. Много раз мои рассказы не принимали в журналы и газеты, говоря, что так не бывает, я все придумала. Но проходило время и оказывалось, что все сбывалось, даже еще хуже или лучше, чем у моих героев. Вот и я сначала написала, что английский диктор, читая новости о войне, смахнула слезу. Но оказались самыми совестливыми японцы, когда диктор не скрывала своего волнения при чтении текста о награждении за разрушения и убийства мирных жителей.
Нет, это не ностальгия по Украине, в которой родилась, училась и прожила часть юности. Это воспоминания о чудесном городе, о школьной и «домовой» дружбе, о молодых родителях и еще очень много чего, связанного с Мариуполем и Украиной. Ведь это целая часть жизни, как ее «выбросить» из своего сердца. Я не политик и не дипломат, вижу окружающую жизнь сквозь свою писательскую лупу.
Проказник ветер в душу заглянул,
Закрыть ее опять забыла на замок.
Шутя, мечты развеял, сердце обнажил
И, напевая, преподал урок.
Считаю, что повезло мне в 2019. Удалось побывать в Мариуполе. Теперь фотографии того города навечно останутся на снимках. Города, которого уже нет. Только развалины и пепелища… Хотя во снах теперь каждый день вижу НОВЫЙ МАРИУПОЛЬ, отстроенный заново и возрожденный, город у самого ласкового моря – Азовского.
Конечно, оправдать и понять то, что сейчас происходит с Украиной и Россией невозможно. В моем сознании не укладываются все события, сообщения, новости. Разум кричит: «Ну не может этого быть, потому что быть не может» Но это есть, и от этого никуда не деться.
Странное дело: смотрю на своих соотечественников и понимаю, что мы удивительный народ. Нас бьют, ненавидят (интересно почему-то принято считать, что мы какая-то низшая каста), а мы по первому же зову бросаемся спасать, помогать, сопереживать. Может, потому что сильна в нас генетическая память, мы знаем, как это больно, горько, ужасно. У кого-то прочла, что генетическая болезнь евреев – пытаться изменить жизнь к лучшему. Видимо, так и есть.
Я уже писала, что часть моей жизни прошла в Украине, часть в России и часть в Израиле. Хочу спросить, а до этого, когда нас годами обстреливают, пытаются стереть с лица земли, украинское правительство встало на защиту мирных граждан Израиля? И российское тоже. Нет. Как ни странно, моя страна всегда сама виновата, и тоже сама себя обстреливает ракетами. Так вот. «По ком звонит колокол…» Каждый должен понимать, что колокол звонит и по нему. И никто не спрячется, это только вопрос времени. На земле не должно быть войн в принципе. Только мир, красота, доброта, радость и счастье!
Я против войны, не понимаю, зачем было стрелять по мирному городу Мариуполю? Кому он помешал. Город рабочий, интернациональный в прямом смысле этого слова. Зачем? Зачем нелепые, бессмысленные разрушения и убийства по всей Украине?
Очевидцы, чудом выбравшиеся из Мариуполя, написали мне, что в нашем доме взрывом снесло крышу, выбиты все стекла. Люди прячутся в подвале.
И снится мне сон… Я снова сижу на лавочке перед нашим домом. Май месяц, буйно цветет огромная старая вишня под нашим окном. Когда-то она была молоденькой красавицей, приносила много вишен-шпанка. Крупные, мясистые, сочные – они свешивались темно-красными точками с веток дерева и манили: «Сорви меня, я вкусная». Вишню привезли с Кубани и посадили дядя Пава и тетя Маруся. Окно у нас на втором этаже было открыто практически всегда весной и летом, и вишневый аромат наполнял комнату. Когда тетя Маруся решала, что вишни созрели, она собирала всех соседей нашего 16-квартирного дома. Каждый брал то, что было: миску, бидончик, банку. Аккуратно собирали вишни, затем по всему кварталу пахло вишневым вареньем. Пенка у него знаете какая? И пекли пирожки с вишнями, угощали всех соседей. Тетя Маруся делала самое лучшее тесто. Все пытались узнать, в чем секрет. Но она его тщательно хранила.
А под балконом, который папа застеклил, росла сирень и абрикосовое дерево. Думаю, для тех, кто знает, как пахнет сирень, объяснять ничего не надо. Земля была черная, чудесная.
Строили дом все вместе. Тогда был такой период, что люди после основной работы шли на стройку и помогали строить дом, в котором потом получали квартиры. Мои родители были первыми в списке на получение жилья, но вдруг узнали, что их там вообще нет. От отчаяния мама написала письмо Молотову. Не думаю, что до него оно дошло, но их очередь восстановили. Так мой отец строил свой дом. Так соседи подружились, так в этом доме рождались и росли их дети, взрослели, появлялись внуки. Когда дом сдавали, было еще печное отопление и титаны в ванной комнате. Наверное, мало кто знает, что это такое сейчас. Но надо было где-то хранить уголь и дрова, а также запасы еды, заготовки на зиму и многое другое, чему в квартире не было места. Поэтому был построен огромный капитальный подвал, в котором было все: тепло, вода, свет и даже туалет.
В детстве я сначала очень боялась подвала. Мне он казался какой-то темной пещерой с привидениями и злодеями. Потом я поняла, что там живут чудеса. Пока папа что-то искал, я рассматривала патефон, стоящий на полке, мои первоклашные тетрадки, которые родители зачем-то хранили, и много других интересных вещей, переселившихся в подвал. Основное помещение занимали трехлитровые бутыли с солеными помидорами и огурцами, однолитровки с закупоренным разным вареньем, банки с томатом. Когда я привезла из России рецепт соленых арбузов, родителям он очень понравился, и они стали делать этот деликатес на зиму.
И вот сижу я, наслаждаясь красотой, вспоминая о прошлом, и вдруг слышу вой жуткий, сирену и звуки взрывов…
Уже 42 день в подвале дома по Аносова жили люди. Жизнью это трудно было назвать, скорее, выживали… Сначала просто бегали в подвал каждый раз при звуках душераздирающей сирены, а потом, когда налеты стали частыми и дом разрушили, убив большую часть жителей, выжившие просто стали жить в подвале. Здесь их было шестеро. Самая старшая и, как ее здесь называли, Моисеевна, 92-летняя Берта Моисеевна, бывшая учительница. Выйдя на пенсию, она посвятила себя всем детям во дворе и округе. Нянчила всех, учила читать и писать, сама читала им книги. Сейчас она возилась с трехлетним Миколкой, который не хотел есть нечто похожее на хлеб, что удалось испечь из остатков муки, хранившейся в одном из подвалов. У малыша отец был в армии с первого дня войны, а мама была убита в ходе последнего авианалета. Когда прозвучала сирена, она с ним на руках со второго этажа бросилась бежать вниз, вдруг вспомнила, что что-то забыла, сунула малыша бежавшему соседу и вернулась. Больше ее никто не видел.
— Хочу к маме! Есть не буду! – мальчик утирал кулачками слезинки, которые лились рекой: мама не приходила…
— Миколка, ты давай ешь, — улыбнулась ему Моисеевна. – Мама ушла далеко на небо, там она работает. Когда закончит, вернется и спросит, а как вел себя мой сыночек? Что я ей скажу?
— А она точно вернется? – смотреть в вопрошающие глаза малыша было нестерпимо больно…
— Конечно, она и сейчас смотрит на тебя сверху, — нашлась Моисеевна. – А пока я буду твоей бабушкой, хочешь?
— Любу тебя, — малыш обхватил за шею и обнял севшую рядом старушку. – Я съем… хлеб… А почему мы не идем гулять? Хочу на улицу…
— Потерпи, родной… Скоро пойдем. Как с Кащеем Бессмертным справимся, так и заживем, как раньше.
Берта Моисеевна украдкой смахнула слезу… Когда все это началось, она не хотела ни о чем слушать. Все новости врут. Это немцы напали на Украину. Россия? Нет, этого не может быть никогда! Незадолго до этого, в начале февраля, к ней приехал сын из Москвы. 70-летний Марк пытался уговорить маму переехать к нему в Россию. Жена умерла, сын и внук военные летчики, у них своя жизнь. А мама уже в таком возрасте, что должна жить с ним. Но уговорить Берту Моисеевну было невозможно. Она приросла к этому дому, к этой земле, к этим людям всем своим существом… Он задержался, не оставляя надежды на положительный результат, и попал в эту войну. Марк умолял всех не говорить при маме о новостях, все равно она, пережившая гетто, смерть матери, спасенная Советской армией, никогда не поверит в это, а если убедить, то просто не переживет этого.
Опыт Моисеевны пригодился сейчас. Она научила, как делать плошки, заполненные маслом с фитильком, чтобы они горели, пусть и скудно, но все-таки свет. Днем пытались открывать окна, однако при звуках налета, бегом закрывали тяжелыми ставнями, чтобы осколки не убили.
Еду готовили на буржуйке, простоявшей много лет в каком-то закутке подвала. Благо, дрова и уголь тоже были в наличии в некоторых подвалах. Еды тоже хватало. Правда, в основном соленья и варенья, но в некоторых закромах находились настоящие сокровища: картошка, мука, рис и другое. Всеми негласно руководил дядя Сережа. Старый и мудрый, он старался сохранить всем жизнь до тех пор, пока их не найдут или не прекратятся обстрелы. Несколько раз в день он поднимался наверх, рискуя жизнью, и в остатках квартир пытался найти что-то из одежды (в подвале еще было холодно), а главное – из еды. Счастьем было для него, если удавалось найти что-то сладкое и принести в подарок детям. Кроме Миколки, был еще и Андрей, шестилетний мальчишка, со своей бабушкой Верой. В Мариуполе было много греческих сел вокруг. Так вот Андрей и Вера, шестидесятилетняя пенсионерка, были греками. Вера варила еду, мало говорила. Было такое ощущение, что она вообще потеряла разум, когда все это началось. Женщина механически готовила пищу, убирала, искала по отсекам нужные вещи, обнимала Андрейку, но, красивая женщина, веселая хохотушка, никогда больше не улыбалась.
Вечером Моисеевна укладывала детей спать. Это было сложно. Она рассказывала им о море, о лунной дорожке и мелодии саксофона, игравшего у самого синего моря.
— По дорожке к нам спустится мама? — Каждый раз спрашивал Миколка.
— Конечно, родной, мама обязательно придет… — скрывая слезы, шептала старушка.
Андрейка ни о чем не спрашивал. Он стал в одночасье взрослым, видел, как рядом в дом попала огромная бомба, и все погибли. Там жили деда Саша и баба Маруся, которые всегда угощали его конфетами. Он должен помогать бабушке, он большой, только не плакать, как этот маленький Миколка.
Берта Моисеевна рассказывала им сказки, которые сама сочиняла, и пела песни, единственные, которые знала наизусть: украинскую «Нич яка мисячна…» и русскую «Шаланды, полные кефали».
Ужинали в полном молчании. После трапезы Вера обратилась к Моисеевне:
— Скажите, в войну 1941 года, кто убивал больше всех… ваших?
— Трудно сказать. Многие украинцы стали полицаями и помогали фашистам. Но и спасали, рискуя жизнью своей и своих близких. Так же было и в России, и в Белоруссии… Да и сейчас антисемитизм процветает. Видимо, он, как и мафия, бессмертен, — впервые за все это время грустно улыбнулась Моисеевна. — А почему тебя это вдруг сейчас заинтересовало?
— Я… — пыталась высказаться Вера. Но на нее так умоляюще смотрели глаза Марка, что она замолчала. – Просто, вдруг вспомнилось.
— Когда война, мы все украинцы, мы защищаем нашу землю, — закрыла дискуссию Моисеевна.
Она рассказывала о своей жизни и о жизни людей, встретившихся ей. О чужих странах. Собеседники не столько ее слушали, сколько каждый думал о своем. Дядя Сережа о Кубани, где уже давно обосновались его дети и внуки: как они могли допустить такое? Вера о сыне и невестке, живших в селе Мангуш под Мариуполем, от которых давно не было вестей. Марк о сыне и внуке: неужели им придется бомбить родной дом…
На следующее утро заболел Миколка. У него была большая температура.
— Я пойду поднимусь в квартиру, я знаю, где у меня лекарства, — тоном, не терпящим возражений, сказала Моисеевна.
— Это опасно, мама, давай я схожу. Ты не сможешь быстро бежать… — возразил Марк.
— Иш ты, спортсмен нашелся, — рассердилась Берта Моисеевна. – Молодые должны жить… Я уже все в этой жизни видела… Мой черед. Пока тихо, побегу… — рассмеялась она и ушла, поцеловав Миколку.
Все напряженно молчали. Казалось, что тишина длится вечно… И вдруг сирена, гул самолетов и страшный удар. Показалось, что дом поднялся, затем опустился, и с потолка посыпались кирпичи. Взрослые схватили детей и спрятались в дальнем уголке подвала.
Вечером Марк укладывал детей спать. Весь день он делал компрессы для Миколки. Температура немного спала, и ребенок уснул. Андрейка, молчавший весь день, лежал на самодельном топчане с открытыми глазами. Наконец он задал вопрос, терзавший его:
— Моисеевна больше не придет?
Было мучительно смотреть в эти детские-недетские глаза такого маленького-взрослого ребенка. Марк вздохнул…
— Нет, она ушла к Миколкиной маме…
— А нельзя пойти туда и позвать их обратно? – на всякий случай спросил Андрейка, все-таки надеясь на чудо.
Вдруг в дверь подвала забили камнями. Все поняли, что дверь завалена, но камни бросали сверху.
— Кто? – громко спросил дядя Сережа.
— Свои, ищем тех, кто остался в живых. У нас наверху машина. Вы можете выбраться? – Ответил баритон.
— Зачем? – спросил дядя Сережа.
— Собираем оставшихся в район завода «Азовсталь», там надежнее. Здесь — еще удар, и вас тоже не будет, — послышалось сверху. – Поторопитесь, чтобы не попасть под бомбы. Нам еще других надо искать.
— Сейчас выберемся. С той стороны дома есть развалившееся окно и полстены под ним. Туда мы и выйдем. Быстро собираемся. Берем самое необходимое: документы и детей, — это он уже сказал, обращаясь к присутствующим.
Все засуетились… Первая выбралась Вера, как самая молодая. Снаружи уже ждали ребята, которые помогли вытащить остальных, приняли спящих Миколку и полусонного Андрейку. Последний раз все оглянулись на разрушенный дом, ставший могилой для самых близких.
— Спасибо тебе, — поклонился дому дядя Сережа. – Если будем живы, вернемся…
Я сидела на скамейке и думала, что до меня обо всем сказал классик много лет назад: «О, как ты мерзок, мир прекрасный!» А как же хочется, чтобы это все действительно приснилось… Чтобы это был только ночной кошмар…
Прекрасный город плакал, как ребенок,
Роняя капли-слезы на асфальт…
