Песня, которую я запомнила на всю жизнь
Лилиана БЛУШТЕЙН, Амбуаз, Франция
Несколько лет назад мне довелось попасть на золотую свадьбу родственников, проходившую в русско-израильском ресторане на набережной Средиземного моря. Город называть не буду из опасений, что в данную точку репатриантского общепита ринутся толпы поклонников изящного искусства.
Про меню, как про покойника, или хорошее, или ничего. Поэтому промолчу. А то обзовете меня французской снобилой — как это сделал мой ашкелонский дядя Муся, присутствовавший на торжестве.
Главное, что я вынесла из нескольких часов пребывания в горячей и влажной атмосфере этого заведения — гениальность музыкального сопровождения. Курпулентный дядя лет пятидесяти с плюсом, волооко глядя на жующих посетителей, не просто пел — он делился своим бархатистым голосом и незаурядным талантом! Под "минусовку" он творил незабываемое!
Первая часть Марлезонского балета ресторанного масштаба была объявлена одной из официанток, которая, очаровательно "гэкая", сообщила:
— Сеходня весь вечер на сцене — поэт, композитор и певец Хрихорий Хуревич!
Как вы понимаете, по названной выше причине, настоящие имя и фамилия поэта, композитора и певца хранятся в редакции.
И вот Хрихорий буквально выплыл из-за барной стойки, где только что с отсутствующим видом потреблял полагающееся ему по договору "амаретто". Бегло заглянув в помятую бумажку, он произнес торопливым говорком:
— Дорогие Люся и Зуся, от всего своего огромного сердца поздравляю вас… — снова взгляд на бумажку, — с золотой свадьбой! Пусть солнце светит только для вас, а луна дарит вам много-много серебристой любви! Я буду петь только для вас и только для ваших гостей! И только песни собственного сочинения. А начну с той, которую сочинил только что специально для вас.
Люся и Зуся, растерянно улыбаясь и утирая слезы умиления, привстали со своих мест. И Хрихорий запел!
Потом уже, попросив исполнить эту песню на "бис" (и меня поддержали почти все гости), я смаковала каждое слово. Ближе к окончанию торжества, во второй части Марлезонского балета, когда Хрихорий только открывал рот, а за него пели своими голосами Вахтанг Кикабидзе, Иосиф Кобзон, Валерий Меладзе, Филипп Киркоров и Глория Гейнор, я осознала: истинному таланту надо беречь себя.
Когда сын золотобрачующихся отправился в конторку расплачиваться, Хуревич, зорко следивший за этим моментом, сбежал со сцены, оставив за себя петь Стаса Михайлова, я поняла: упускать его нельзя. И едва он вышел, укладывая купюры в бумажник, я обратилась к нему:
— Григорий, я бы хотела увезти с собой во Францию частицу вашего творчества…
— Вы живете в гостинице одна? — оценив моё вступление как предложение интима, Хрихорий сразу же взял быка за рога.
— Нет, я остановилась у мамы, — не сразу сообразив, куда клонит поэт, ответила я.
Тяжело вздохнув, Хрихорий задумался, внимательно оглядел меня с ног до головы, особое внимание уделив моим ногам и тому, что чуть выше (ради этого он даже наклонился и заглянул мне за спину). Маленькое черное платье в шанелевском стиле не оставляло простора для фантазии.
— Вы хотите, я хочу, у нас равноправие, — пробормотал он. — За номер платим пополам.
Только сейчас до меня дошло, куда клонит гениальный творец. Тут бы следовало изобразить из себя поруганную невинность и влепить ему пощечину. Но я очень-очень хотела… нет, не его тела, а частицы его творчества. Поэтому вежливо произнесла:
— Григорий, вы меня неправильно поняли. Я имела в виду вашу песню "Добрые морщинки". Не дадите ли вы мне ее текст? Обещаю, что буду исполнять только для самых близких друзей.
Глаза Хрихория потухли на мгновение, а после загорелись дьявольским огнем:
— Нет, текста у меня нет, но я вам могу напеть, а вы запишете. А если я номер оплачу полностью? Там и напою.
— Нет-нет, никаких номеров, — решительно сказала я, обратив внимание, что теперь в зале слышна моя любимая "Конфесса" Адриано Челентано. — Здесь и сейчас.
— Ладно, записывайте.
И я записала в свой походный блокнот то, что прошлой осенью исполнила на одной литературной вечеринке в Питере (предварив рассказом об авторе), и была встречена бурными овациями. Правда, пела под гитару, а не под синтезатор, но, может быть, так было даже душевнее. Итак, внимайте!
Сердце к сердцу бьётся,
Жить в любви даётся
Каждому, кто знает про любовь.
Вы совсем не стары,
Жизнь вам дарит дАры,
Горячит вам кровь.
Вы сидите рядом
С добрым самым взглядом,
Вспоминая ужин при свечах.
Годы пролетели,
Вами завладели
Добрые морщинки на седых плечах.
Припев:
Добрые морщинки,
Добрые морщинки!
Красят и мужчину,
И его жену.
Добрые морщинки,
Добрые морщинки!
Наливайте в чаши
Снова по вину!
Вы всю жизнь трудились,
Вами все гордились,
Дети ваши, внуки
Пусть мне подпоют.
Будьте вы счастлИвы,
Будьте вы любимы,
И живите долго,
Раз живёте тут!
Припев.
Сердце к сердцу бьётся,
Жить в любви даётся
Тем, чей облик не зачах.
Вы в глаза взгляните,
Вместе оцените
Добрые морщинки на седых плечах!
Припев.
Согласитесь, великолепно! Я много разного слышала от лабухов, но столь гениальное довелось познать впервые. Нормально, Хрихорий! Уверена, мы еще о вас услышим, вас еще оценят по заслугам. И потому, проходя мимо парижской Гранд Опера, обязательно изучаю афиши: а вдруг?
P.S.
Почему-то под впечатлением творчества Хрихория мне очень захотелось пересмотреть "Афоню". Особенно — этот эпизод (по ссылке).
https://www.isrageo.com/2016/08/07/barputin/
