Мне повезло: я слышал Жванецкого вживую не раз и не два
Юрий ФРИДМАН-САРИД, Gazettco.com
Во второй половине 70-х, покинув в результате развернувшейся тогда борьбы с «сионистами» Ленинградский кораблестроительный институт и закосив от армии, я познавал жизнь рабочим сцены и осветителем в Ленконцерте. В связи с чем имел неоднократное удовольствие работать на концертах, в которых он принимал участие – такие представления, в которых были заняты разные артисты и коллективы, именовались на нашем жаргоне «сборной солянкой».
На сольном концерте Михаила Михайловича я был в те годы только один раз.
В ту пору «хозяин» Ленинграда, недоброй памяти первый секретарь обкома тов. Романов ввел негласный запрет на выступления Жванецкого в северной столице. Запрет был красиво обойден (до сих пор интересно, кто за этим стоял): выступление было оформлено, как «творческая встреча с рабочими Кировского завода». Кировский завод в Питере вес имел немалый, так что «встречу с рабочими» не запретили. Разумеется, выступление проходило в ДК им. Газа – заводском дворце культуры; разумеется, афиш не было и билеты не продавались, а «распределялись». Среди своих.
Я, конечно, был недостаточно «блатным», чтобы поиметь билет в зал, но профессиональная солидарность техперсонала сработала и на этот раз: меня провели через служебный ход на сцену и я мог слушать весь концерт, стоя за кулисами – среди полутора десятка других «блатных» моего уровня.
Зал был переполнен, во всех проходах стояли дополнительные стулья. Публика была соответствующая; пролетарским духом там и не пахло. В звукооператорской, само собой, сидел чекист, записывавший все выступление на магнитофон, подключенный непосредственно к микрофону Жванецкого – чтобы не упустить ни слова, ни намека, ни глумливой антисоветской интонации.
О самом выступлении Жванецкого, о том, как реагировала публика на каждую его фразу и обо всем остальном – рассказывать не буду. И невозможно, и просто незачем. Ибо общеизвестно. Добавлю только, что был в руках у Михаила Михайловича его знаменитый потертый портфель с рукописями, откуда выуживал он листы с гениальными своими текстами.
На бис его вызывали несчетное количество раз. И, перед тем, как выйти на последний поклон, положил Жванецкий свой портфель на концертный рояль, стоявший за кулисами – как раз там, где стоял я и другие закулисные счастливцы. Совсем рядом с нами. Положил – и пошел на сцену, прощаться окончательно.
И дернулась непроизвольно моя рука – схватить драгоценный портфель и бежать с ним куда угодно – ибо представить даже невозможно было, какие жемчужины хранились там, в его глубинах. И точно так же дернулись все, стоявшие вокруг – схватить и бежать.
А, дернувшись и осознав, переглянулись мы и заржали понимающе, поскольку мысль у всех нас была одна и та же, и дернулись мы совершенно явно и синхронно. И ухмыльнулся, глянув на нас, вернувшийся со сцены Жванецкий – уж он-то наверняка понимал, о чем думали мы, глядя на его портфель.
Гений.
