Исповедь человека, привыкшего подчиняться
Подписывайтесь на телеграм-канал журнала "ИсраГео"!
В тот хайфский вечер я присутствовала на юбилее давней "клиентки" нашей рубрики знакомств. Много лет назад она пыталась познакомить великовозрастного сына Витюню с "хорошей девушкой". Впрочем, необходимость в услугах рубрики вскоре отпала — сын женился. А с его мамой мы продолжали поддерживать приятельские отношения. Помимо взаимной приязни, нас связывало то, что мы обе киевлянки: события в Украине в последние шесть лет стали для нас животрепещущей темой.
На юбилее она познакомила меня с Витюней и его семьей — супругой и мальчиком лет десяти. Под конец празднества, когда я собралась вызвать такси, чтобы ехать домой, сын приятельницы предложил подвезти меня. Жена остановила его резким окриком:
— Ты не сядешь за руль! Ты пил!
Сын Витюни, розовощекий упитанный мальчик, заныл:
— Папа, останься, не уезжай! Это же опасно!
— Сколько я там выпил, пару рюмок вина, — отмахнулся мужчина и пошел к дверям. Я — за ним.
— Может, в самом деле, не стоит ехать? — сказала я. — Прекрасно доберусь на такси.
Витюня шутливо рассердился:
— Раз в жизни сделал вопреки домашним, а вы портите мне удовольствие.
Я с удивлением посмотрела на него.
— Да-да, я подкаблучник! — с вызовом проговорил он. — Жена всегда знает, что правильно, что неправильно, что должен делать, как дышать, ехать мне — не ехать…
Мы долго молчали.
— Странная это штуковина – гены, — заговорил Витюня, — сын точь-в-точь повторяет меня. И ситуация у него такая же. Не хотелось бы, чтоб пошел по моим стопам.
Через паузу он продолжил:
— Мальчик по характеру пассивный, флегматичный, им легко управлять. А жена еще и подавляет его. Сын самостоятельно не может ничего решить. Даже, выбирая мороженное, смотрит на маму, ждет, что подскажет: шоколадное или ананасовое.
— Разве это плохо, послушный ребенок? — спросила я.
— Да не должен мальчишка быть послушным! — в сердцах выкрикнул Витюня. — Ему полагается протестовать, все делать по-своему. Парню одиннадцатый год, а жена руководит каждым его шагом. У него нет собственного пространства. Вырастит пластилиновое существо, лишенное собственного "я".
— Вы пытались убедить жену, что чрезмерно опекает сына?
— Убедить жену?! — Витюня горько усмехнулся. — Женщины такого склада не поддаются убеждению. Они всегда правы! Моя мать такая же. С детства все решала за меня.
Я видела: Витюню распирает желание выплеснуть раздражение, какие-то свои обиды. Мужчины значительно реже женщин испытывают потребность выговориться. Во всяком случае, в трезвом виде. А в нетрезвом для доверительных бесед всегда находятся сотоварищи в сильно измененном сознании. Возможно, в Витюне сейчас говорили те несколько рюмок вина, которые он поднял за здоровье матери, а поскольку я тоже немного выпила, воспринимаюсь как приемлемая компания для откровенного разговора.
— Мама всегда подрезала мне крылья, — продолжал он. — В детстве я хорошо рисовал, занимался в кружке Дома пионеров, завоевывал призы на конкурсах детского рисунка… Мне было чуть больше, чем сейчас моему сыну, когда мама объявила войну рисованию. В шестом классе я нахватал двоек по алгебре и геометрии. Придя домой с очередной двойкой, в расстроенных чувствах заявил: "Мне вообще математика не нужна! Я буду художником, а художнику ни к чему эта муть!" И тут мама спокойно сказала: "Никаким художником ты не будешь, выбрось из головы! Будешь, как твой отец, ученым!" Вскоре она забрала меня из кружка в Доме пионеров, заявив, что это увлечение — помеха учебе. Не рисовать я не мог, и теперь приходилось это делать тайком от мамы.
Когда я оканчивал школу, вопрос, куда буду поступать, даже не обсуждался — мама давно все решила. У меня была одна дорога — в технический вуз, где доцентом работал мой отец. Не имело значения, что к точным наукам у меня нет ни малейшей склонности, что одна мысль о ближайших пяти годах вселяет тоску и ужас. "Ты потом скажешь мне "спасибо", — обещала мама в ответ на мои вялые протесты. — Получишь диплом, защитишь кандидатскую, потом докторскую. Это тебе не картинки малевать".
Частично ее план я выполнил — получил диплом, поступил в аспирантуру, но "спасибо" не говорил. То, чем занимался, не приносило мне удовлетворения. Было ощущение, что живу какой-то не своей жизнью.
Мы уже подъехали к моему дому. Витюня остановил машину, но дверь не открыл.
— Мне было уже тридцать, когда влюбился в разведенную женщину старше меня на 6 лет, — продолжал рассказывать он. — У нее была маленькая дочка, которая очень ко мне привязалась. Моя подруга была милой, мягкой, принимала меня легко и просто, без желания что-то во мне подправить. С ней я впервые почувствовал, какое счастье — быть самим собой, не бояться, что тебя одернут, раскритикуют, высмеют… Я догадывался, что маме она не понравится, и долгое время скрывал наши отношения. Но у меня были серьезные намерения, и в конце концов привел ее знакомиться. Когда подруга ушла, мама сказала: "Ты на ней не женишься!" Точно так же она в детстве объявила: "Ты не будешь художником!". На этот раз в ход пошли различные средства воздействия — от увещеваний "зачем тебе чужое дитя, зачем тебе женщина настолько старше?!" до мелодраматических угроз "только через мой труп!" Мама устроила настоящий психологический террор. Это не могло не отражаться на моем настроении и самочувствии.
Вода камень точит, и моя уверенность в правильности выбора расшатывалась. Сомнения, недосказанность воздвигли стену между мной и той, кого считал своей невестой. Начались ссоры, выяснения. В итоге она забрала дочку и уехала к родителям в другой город. Я не пытался вернуть. Какой смысл? Мама все равно не дала бы нам быть вместе. После ее отъезда во мне что-то надорвалось, я утратил интерес ко всему. Это был тяжелый период.
— С женой вас познакомила мама? — спросила я.
— Нет, мы встретились на дне рождения у моего друга. Она села рядом, подкладывала еду в тарелку, пыталась разговорить. На следующий день позвонила, позвала на свидание. Я отказался, сослался на занятость. Положив телефонную трубку, совершенно забыл о ней. А она разузнала у друга мой адрес и явилась к нам домой. В общем, сразу взяла инициативу на себя. Маме такая напористость импонировала.
— А вам? — поинтересовалась я.
— Меня смущала, — признался Витюня. — Но я привык к тому, что мной командуют. Поскольку многочисленные мамины попытки знакомить меня проваливались и она опасалась, как бы вновь не возникла на горизонте женщина с ребенком, которой я был увлечен, мама решила форсировать события и настояла на моей женитьбе. Не подумайте, что я об этом жалею, — торопливо проговорил Витюня. — В общем и целом мы нормально живем. Вот только сын… Жена говорит, что обязана предотвращать ошибки, которые ребенок неминуемо сделает без ее контроля. Моя мама опасалась того же и, возможно, в чем-то была права. Например, большой художник из меня скорее всего не получился бы, и остался бы я со своими розовыми мечтами, без профессии, способной прокормить. Допускаю и то, что женщина, в которую я был влюблен, не для меня. И во многих других случаях без ее бдительного надзора я наверняка наделал бы ошибок. Но это были бы МОИ ошибки! Может быть, они чему-то научили бы меня…
Витюня откинулся в водительском кресле и задумчиво произнес:
— Я вычитал у одного психолога странную на первый взгляд фразу: "Нужно любить свои ошибки". Поначалу она вызвала недоумение: за что их любить-то? А когда вник, понял: ключевое слово — "свои". Мне уже за сорок, а я не вспомню ни одного мало-мальски серьезного решения, которое принял бы самостоятельно, без давления мамы, теперь — жены. Ни единой своей ошибки не совершил.
Я слушала Витюню, и пришло на память стихотворение, не помню, чье:
За беды все
лишь на себя пеняю
и не кляну в сердцах
судьбу такую:
увы, одну ошибку устраняю —
непроизвольно делаю другую.
Но это выбор МОЙ.
— Вот именно, — отозвался он, когда я прочитала стихотворение вслух. — А что делать, если выбор НЕ МОЙ? Но речь сейчас не обо мне. Как говорится, что выросло, то выросло. Меня тревожит сын. Я не хочу, чтоб из него получился не уверенный в себе, зависимый мужчина. Он ведь еще маленький, ему можно помочь, но я не знаю, что для этого нужно делать.
Витюня вновь ушел в раздумья.
* * *
В старой-престарой всем известной индийской притче мать задает мудрецу вопрос:
— О, мудрейший! Скажи, когда я должна начинать воспитывать ребенка?
– Какого возраста твой ребенок? — спросил мудрец.
— Три года.
— На три года ты уже опоздала.
Напоминать притчу Витюне я не стала. Это было бы негуманно.
Электронный адрес автора: [email protected]
